Львовская гастроль Джимми Хендрикса

В пасмурную погоду даже днем легко притворяться, что уже вечер. Особенно, если человек один дома и окна закрыты занавесками. Вот и для Оксаны не составило труда настроиться на короткий дневной сон, чтобы к вечеру, когда надо будет петь, танцевать и вообще веселить банкет одного именинника, быть свежей, как только что научившаяся летать ласточка.

Она переоделась в розовую фланелевую пижаму и полезла по крутой лесенке на шкаф, в своё удобное «гнездышко», тоже напоминавшее гнездо ласточки, ведь ласточки любят жить высоко, под самой крышей. Тело Оксаны было послушным, и как только облачалась она в мягкую розовую фланель, так сразу хотелось ей спать. Стоило лечь, и глаза сами закрывались, все жизненно важные процессы затихали в организме, который словно ждал, когда наступит легкая анестезия сна, чтобы продолжиться уже «по умолчанию», не мешая отдыху своей хозяйки.

Будильник в мобильном телефоне был поставлен на шесть вечера, сейчас половина третьего.

Оксана уже лежала с закрытыми глазами и чувствовала, как расслабляется ее тело, как ступни, чуть уставшие от утренних пеших переходов по центру города, отключились. Она их больше не слышала внутренним слухом, каким человек обычно слышит каждый свой орган, каждую конечность.

И тут в темной, занавешенной от серого дождливого дня комнате что-то застучало. Оксана не открыла глаза, но прислушалась, пытаясь понять, что это за звуки. На холодильник, который иногда вдруг ни с того ни с сего начинал ворчать, это не похоже. Больше у нее никакой техники, способной на самовольное шумовыделение, не имелось. Но шум повторился и, казалось, донесся снизу, из самой комнаты.

Оксана вздохнула. Поняла, что это чайка в картонном ящике под окном шумит. У нее, у чайки, и клюв был замотан скотчем, и раненые крылья перевязаны бинтом и им же, бинтом, накрепко прижаты к телу, чтобы она сама свои раны не могла инстинктивными движениями усугубить.

Оксана, успокоившись, задумалась о чайке. Неудобно ведь чайке с неоткрывающимся клювом, с которого скотч только два раза в день снимают! Оксана представила себе, будто ей самой скотчем рот заклеили, а ведь и говорить надо, петь хочется, знакомого на улице окликнуть. Нет, с человеком такое делать — преступление! Но ведь человек и не кусается без повода, не клюется, как чайка! Эта мысль, однако, вызвала у Оксаны некоторые сомнения в правильности своего обращение с дикой морской птицей. И тут же вспомнила она, что утром чайке только две последние мойвочки из холодильника достались. Больше просто не было. Это уже перед обедом она принесла еще килограмм рыбы, купленный в ближайшем продуктовом магазинчике. Но, вернувшись, Оксана сама пообедала, хотя это громко сказано — пообедала. Она поклевала чуть-чуть, как птичка. Бутерброд с сыром и чай! Но все равно, чайку она не покормила. И теперь мысли ее вертелись вокруг птицы, которая, как теперь ей стало понятно, просто проголодалась и из-за этого шумела, проявляла недовольство.

Оксана тяжело вздохнула, повернулась на бок в сторону комнаты, глянула с высоты шкафа вниз. Но в комнате было темно, и глаза ее хоть и смотрели на пол под окном, где стояла картонная коробка с птицей, но саму коробку не видели.

Чувство вины перед чайкой заставило Оксану подняться и спуститься вниз. Она достала несколько мойвочек из кулька, разложила их красиво на блюдечке, словно чайка могла оценить красоту подачи еды, и вернулась в комнату. Отдернула занавеску с окна над картонной коробкой, и в комнате сразу посветлело, но не настолько, чтобы Оксане захотелось зажмуриться после темноты.

Опустив блюдце в коробку, она левой рукой придержала перебинтованную чайку, а пальчиками правой подцепила кончик скотча на ее клюве и сняла его. Чайка, у которой свободными были только лапы, сразу открыла клюв и застыла так на мгновение с широко раскрытым клювом и с маленькими глазками, направленными на Оксану.

— Ну что ты, — сказала ей хозяйка квартиры. — Бери! Кушай! Рыбка свежая!

Чайка несколько раз раскрыла и закрыла клюв, наклонилась к мойвочкам. Схватила одну и тут же, подняв ее в клюве кверху, заглотнула.

Оксана улыбнулась. Подготовила новый кусочек скотча, чтобы заклеить птице клюв после ее обеда. Но чайка вдруг замотала головой и, словно забыла о лежащей на блюдце рыбе, закричала-захохотала резко и неприятно.

Оксана отшатнулась.

— Ты ешь давай, а кричать будешь потом, там, на свободе! — она кивнула на окно.

Но чайка продолжала орать, и крик ее становился громче и противнее. У Оксаны заболела голова.

— Только этого не хватало! — выдохнула она в сердцах. — Ну что, не будешь есть, тогда до вечера я тебе клюв не освобожу!

Чайке, похоже, было плевать на угрозы человека. Она стала метаться по картонной коробке, подпрыгивая и крича. Видно было, как напрягается ее покрытое белыми перьями тело, как она пытается расправить зажатые бинтами крылья.

Оксане вдруг показалось, что в комнате запахло морем. Неприятный запах гниющих на берегу водорослей защекотал у нее в носу, и она зачихала.