Львы Аль-Рассана

Кольцо воинов над ней расступилось. Кто-то прошел между ними и опустился на колени по другую сторону от тела, не обращая внимания на темную кровь, залившую мостовую. Он тяжело дышал, словно после бега. Джеана не подняла глаз, но увидела, как он протянул руку и взял ладонь мертвого человека.

– Пусть тебя встретит там свет, – услышала она тихие слова. – Самый нежный и яркий свет, какой мы можем себе вообразить.

Тут она подняла глаза, полные слез.

– Ох, Джеана, – сказал Родриго Бельмонте. – Мне так жаль. Этого не должно было случиться, никогда. Он спас мне жизнь.

В какой-то момент, от всего неразбавленного вина, которое он выпил, от одуряющего аромата благовоний, тлеющих в комнате, от горящих повсюду разноцветных свечей, от удобных подушек на кровати и коврах и от того, как странно можно использовать этот тонкий золотой поводок, Альвар потерял представление о времени и пространстве.

Он двигался вместе с незнакомкой, на ней, а иногда и под ней, повинуясь ее настойчивым желаниям. Они сняли свои маски, когда вошли в дом. Это не имело значения: в ночь карнавала она оставалась лесной кошкой на охоте, кем бы ни была при дневном свете, во время привычного течения года. Все его тело было покрыто глубокими царапинами, словно в доказательство этого. С некоторой долей ужаса он обнаружил царапины и на ее теле. Он не помнил, как это сделал. Потом, немного позднее, осознал, что снова это делает. Они стояли, слитые воедино, у кровати, нагнувшись вперед.

– Я даже не знаю твоего имени, – задыхаясь, прошептал он позже, на ковре у очага.

– Разве сегодня ночью это может иметь какое-то значение? – ответила она.

Пальцы у нее были длинные, с острыми, накрашенными ногтями. Она, помимо всего прочего, удивительно умело действовала руками. У нее оказались зеленые глаза и большой рот. По разным признакам он догадался, что не только получает удовольствие, но и доставляет его.

Какое-то время спустя она захотела задуть все свечи и связать его особенно интимным образом. Обнаженные, с отметками от любовных игр на телах, они вышли вдвоем на темный балкон, на один уровень выше бурлящей площади.

Она перегнулась через балюстраду, доходящую ей до талии, и ввела его в себя сзади. К тому моменту Альвар был почти уверен, что в его вино что-то подмешали. Он уже должен был выбиться из сил.

Ночной ветер был холодным. Кожа Альвара приобрела неестественную, лихорадочную чувствительность. Он мог видеть происходящее внизу, на площади. Музыка, крики и смех раздавались под ними, и казалось, что они парят, что их движения вплетаются в танец толпы на улице. Он не мог себе прежде вообразить, что занятие любовью на глазах у всех может настолько возбуждать. Но это было так. Он бы солгал, отрицая это. Возможно, завтра ему многое захочется отрицать, но сейчас он был на это не способен.

– Только подумай, – прошептала она, запрокинув голову далеко назад, чтобы он услышал. – Если кто-нибудь из них посмотрит вверх… что он увидит?

Он почувствовал, как женщина слегка дернула за поводок. Перед этим Альвар надевал его на нее. Теперь поводок снова оказался на нем. Его руки, сжимавшие балюстраду по бокам от нее, поднялись и обхватили ее маленькие груди. Какой-то человек играл на пятиструнной лютне прямо под ними. Его окружали танцующие фигуры. В центре этого круга плясал павлин. Этот павлин был Хусари ибн Муса.

– Как ты думаешь, – услышал Альвар. Она снова выгнула длинную шею назад и щекотала языком его ухо. Совсем как кошка. – Может, вынесем сюда факел и продолжим?

Он подумал о том, что Хусари может взглянуть вверх, и вздрогнул. Но едва ли ему под силу было отказать в чем-либо этой женщине сегодня ночью. И он знал, даже не пытаясь проверить, что она тоже ему ни в чем не откажет, о чем бы он ни попросил, пока не наступит рассвет. Он не знал, какая из этих мыслей возбуждала или пугала его больше. Он знал, поняв наконец, только одно: это и есть та темная, опасная истина, которая скрыта в сердце карнавала. Эта единственная ночь меняет все правила текущего по кругу года.

Он сделал глубокий вдох, прежде чем ответить ей. Поднял взгляд от толпы внизу в ночное небо. Там, среди звезд, сияла лишь одна луна, голубая.

Все еще находясь в ней, равномерно двигаясь в их общем ритме, Альвар снова опустил взгляд: от далеких огней в небе к более близким, зажженным смертными мужчинами и женщинами, чтобы прогнать темноту.

И увидел, как на противоположной стороне площади, между горящими на стене казармы факелами, падает вниз Родриго Бельмонте.

Он действительно сидел за письменным столом, а перед ним лежали пергамент и перья, стояли чернила и бокал темного вина у локтя. Он пытался придумать, что еще можно сказать – о новостях, советах, предчувствиях, необходимых делах.

Он был не из тех мужчин, которые могут писать жене о том, как им хотелось бы, чтобы она сейчас оказалась в этой спальне. Как он распустил бы ее волосы, прядку за прядкой, и обнял бы ее, прижал к себе после столь долгой разлуки. Позволил бы рукам бродить по ее телу, а потом, сняв с себя одежду, они могли бы…