Львы и газели

Дофаминовая эйфория помогла удержаться на хвосте бота до самого плато. Ландшафт здесь походил на лунный: огромные валуны, серый гравий. Поля крохотных окатанных камешков хранили солнечное тепло, бежать по ним было всё равно что по раскалённым углям.

Другие бегуны попадались на глаза лишь однажды: две точки ползли по берегу далеко внизу, загоняя козобота рука об руку. Кажется, Чжэн и Саймак. Юри задумался, с чего это они бегут совсем рядом. Наверное, ни один, ни другая не могут вырваться вперёд ни на дюйм. Или дело в чем-то ещё?

Не считая этого, существовали только он и бот. Теперь поведение искусственного животного стало понятнее. Оно останавливалось, едва он замедлял бег — вероятно, заряжаясь на солнце. А когда Юри к боту кидался, тот удирал.

Вот в чём состояла жестокость плана Ла Гамы. Сократить разрыв можно было лишь на упорстве. Оптимум сжигания жира — сто сорок ударов сердца в минуту, козобот самую малость шустрее, а ведь запасы энергеля уже ополовинены.

Задул холодный ветер. Через плато стали перекатываться облака, проглатывая тёмные валуны. Ага, сообразил Юри. В тумане бот перезаряжаться не может. Висеть на хвосте, не отставать, и бот — его.

Вслед за козоботом он нырнул в белый туман. Бот теперь казался демоном, он совершал дикие прыжки через камни, которые Юри приходилось обегать. То и дело бот пропадал в тумане, и колотящееся сердце Юри замирало. Дофаминовый ритм толкал вперёд, быстрее и быстрее, он ревел в голове.

И тут козобот споткнулся, загремел металлом по камням.

Юри подобрался. Влажные камешки под ногами скользили, и он сбавил темп. Впереди темнело пятно: валун. Юри крутнулся и увидел бота всего метрах в пятнадцати, тот силился встать, царапал копытами камень. Ну вот, ещё немного поднажать и…

Мышцы ног вспыхнули холодным пламенем. Мышечный спазм. Проклятый мышечный спазм, бич бегунов.

Нет. Я могу.

Мозг пронзило ледяными иглами, голова заболела, как от мороженого, но в сто раз сильнее. Давай же, чёрт возьми. Упрись.

Но он не мог.

Не.

Мог.

Нога подвернулась на предательском камешке. Юри упал вперёд, вжимая подбородок в грудь и защищая руками голову. Локоть ударился о валун и онемел.

И стало тихо, лишь издевательской дробью стучали копыта козобота.

Скорчившись на мокрых камнях, Юри лежал не двигаясь. Болело всё. Но не от боли к горлу подступила желчь, а от потери.

Запал иссяк.

Вставать не хотелось.

* * *

Он лежал на голых мокрых камнях, старался забыть о боли и думать, но мысли убегали, словно козобот в тумане. Онемелыми руками нашарил трубку питьевой системы. Трубка выскользнула, и он не стал её ловить.

Лежишь? Значит, с тобой покончено. К финишу ты не придёшь. После этого инвесторы будут окидывать тебя выразительным взглядом и отворачиваться. «Кнут-и-Пряник» умрёт, и с ним — твоё будущее.

Он закрыл глаза, сдерживая слёзы.

Вот только… ни черта не понятно.

Пропал беговой азарт. Что-то неладно с дофаминовыми рецепторами. Неужто иммунная система стала их отторгать? А как же режим тренировок, чтобы тело примирилось с новыми генами? И всё-таки вероятность внезапной иммунной реакции оставалась. Но не лихорадит ведь, нет и других симптомов иммунного ответа.

Оставалось одно: враждебный биохак, нацеленный именно на это усовершенствование. Скажем, медикамент, блокирующий рецепторы. И создать его мог только инсайдер, знакомый с наработками «Кнута-и-Пряника».

Алессандро. Эти его хлопки по плечу. Перстни. Алессандро знал о рецепторах «Кнута-и-Пряника» и вполне мог с помощью ИИ разработать ингибитор.

В голову хлынул гнев, раскалённый, жаркий.

Приятный.

Юри вспомнил школу, слова первого тренера по бегу.

Лучшее топливо для бегуна — ненависть.

Он перекатился на живот, подобрал колени под себя и полежал так с минуту, тяжело дыша. Рядом был валун. Юри обнял его, как любовницу, уцепился и подтянулся. Привалясь к каменному боку, упёрся в него лбом. Ноги подрагивали, но держали.

Он добежит назад. Расскажет и докажет, и репутации Алессандро конец.

Выдавить в рот тюбик богатого углеводами энергеля. В животе стало расходиться тепло.

Он отпустил камень, сделал шаг, другой, борясь с окоченением. После третьего шага стало легче.

Сделав десяток шагов, он потрусил рысцой.

* * *

Спуск оказался хуже подъёма. Большинство сверхбегунов шли вверх и бежали под горку, но тропа была столь каменистой и неровной, что Юри пришлось идти вниз шагом, давая микроразрывам в мышцах время затянуться.

Была почти ночь, когда он наконец вынырнул из облачного покрова и понял, что отмахал дальше, чем думал.

Даром что не в ту сторону.

Перед ним, в бледном лунном свете, раскинулось сердце острова: холмы, сухое русло реки, пепельного цвета сухие деревья. На плато Юри свернул не туда, куда надо. Не к деревне. Придётся взбираться обратно и возвращаться по своим следам — но путь сюда занял четырнадцать часов, и тогда Юри был ещё свеж.

Навалилась тяжёлая, вязкая усталость. Он едва не споткнулся вновь. Сколько у него ещё есть? Теоретически, сорок процентов: столько резервов, если верить науке, остаётся, когда пройдены все пределы выносливости.