Львы Сицилии. Сага о Флорио

Винченцо никогда ничего не боялся. Он сильный. И при желании мог бы побороть смерть.

В последние дни его состояние ухудшилось, возможно, сказываются последствия второго удара. Он с трудом говорит, мало ест. И даже мысль о скором рождении внука не вселяет в него бодрости духа. Просто силы иссякли. Годы трудов, работы с рассвета до поздней ночи, усилий и беспокойства берут свое.

И она, которая любит его так сильно, как никакая другая женщина не смогла бы любить, видит, что он перестал бороться. Он устал, и для него это не жизнь. Он решил уйти. Винченцо, всегда такой энергичный, море во время шторма, не может жить прикованным к постели.

* * *

Винченцо в сознании. Не спит.

Вспоминает.

Два года назад, когда сын привез его сюда показать палаццо, окруженный огромным парком с пальмами, драценами и розами, по его телу пробежала дрожь. Он попросил кучера проехать по едва приметной дорожке среди виноградников, тянущейся вдоль главной аллеи.

И по ней они подъехали к полуразвалившемуся домишке со старым лимонным деревом, протягивающим ветки к оконному проему без рамы.

Он вышел из экипажа, сделал несколько шагов к ветхой двери.

— Да, тот самый, — проговорил он дрожащим голосом.

Иньяцио с удивлением и даже со страхом наблюдал за ним.

— Папа? Что это?

Винченцо вздрогнул, обернулся. Ему вдруг почудилось, будто меж деревьев мелькнул силуэт дяди Иньяцио, держащего за руку ребенка.

— Здесь. В этом доме умер Паоло, мой отец.

Иньяцио в ужасе смотрел на эти развалины. Скромный в прошлом дом разрушился, превратился в скелет. Винченцо почувствовал озноб, который будто поднимался от земли, пробирая его до костей, — это было похоже на предзнаменование.

И тогда он осознал, что все заканчивается там, где началось. Что все в жизни возвращается на круги своя. Ему тоже этого не миновать.

Смех, вырвавшийся из груди — клокотание слюны и злости. Он хлопает здоровой рукой по одеялу. Вот во что он превратился: в кусок мяса, существующий лишь затем, чтобы его мыли и чистили, чтобы созерцать страдальческое выражение лица Джулии, которая никогда не умела ничего скрывать. Чтобы читать сочувствие в глазах снохи, которая сначала, казалось, страшно боялась его.

Все страшно боялись его. А теперь от него осталось полчеловека.

Он смотрит здоровым глазом на потолок, ищет крест из слоновой кости. Другой глаз слепой, не слушается. Никчемный.

— Иисусе, давай закончим это, — бормочет он, но голос его не слушается, вместо слов — жалобное мычание.

Джулия тут же подскакивает к нему. Корзинка с шитьем катится по полу, нитки и иголки сыплются на ковер.

— Тебе плохо? — спрашивает она. — Винченцо…

Он с трудом поворачивает к ней голову.

Любил ли он ее так сильно, как только мог?

Лишь сейчас он с абсолютной ясностью понимает, что только эта женщина могла быть рядом с ним и никакая другая. Что Джулия не наказание или вынужденный шаг, а Божий дар. Без ее терпения, любви, преданности у него ничего бы не получилось.

Ничего, если бы он не разглядел в ней того огня, что горел и в нем.

С неимоверным усилием он подтягивает свою здоровую руку к ее руке. Берет ее тоненькие в морщинах пальцы.

— Я достаточно для тебя сделал? — из последних сил спрашивает он. Старается говорить четко, но язык не слушается. — Я дал тебе все, что ты хотела? У тебя все было?

Джулия понимает. Понимает невнятные слова, которые никто не мог бы разобрать, кроме нее, понимает их смысл.

Слезы заволакивают ей глаза, потому что она знает, что никогда не услышит от него слов любви. Ей придется сказать их за них обоих.

Она садится перед ним, как когда-то сидел Винченцо, когда родился Иньяцио. С щемящей болью в сердце произносит слова, которые никогда раньше не осмеливалась произнести:

— Да, любимый мой, ты очень сильно любил меня.

* * *

Несколько часов спустя прибегает посыльный с виа Матерассаи. Кричит, что родился еще один мальчик, да! Его назовут Иньяцио-младшим. Продолжение рода, а значит, будущее дома Флорио обеспечено.

Винченцо едва ли что-то осознает. Кровь не насыщается кислородом, к голове поступает плохо, густеет, сердце не в силах разогнать ее по венам.

Он погружен в сон.

Видит себя в Аренелле, на вилле «Четыре пика». Молодым тридцатилетним, с крепким телом и ясным взором. Темно, но вдруг темнота отступает, как бывает, когда в потемках начинаешь различать очертания окружающих предметов.

Возможно, в памяти всплывает воспоминание о том ночном плавании, когда целая жизнь пронеслась перед его глазами.

Он раздевается, ныряет, плывет в открытое море. Сейчас уже светит солнце, которое так ярко отражается на поверхности моря, что больно глазам. Он чувствует себя легким, сильным. Девственно-чистым, как после крещения.

Только плеск моря и больше ни звука. Смотрит на окно спальни Джулии и знает, что она ждет его. Но вдалеке, на горизонте, показалась небольшая лодка с плоским дном, с косым латинским парусом, бьющимся на ветру.

Плоскодонка.

Он вздрагивает. За штурвалом отец, Паоло. А на фальшборте дядя Иньяцио, готовый забрать его, машет рукой, подзывает.

Винченцо оборачивается. Дома его ждет Джулия. Он не может причинить ей боль.