Львы в соломе

— А ты перемогайся, — проговорил старик. — Прими меры загодя, чтоб, значит, врасплох тебя не застало. Хошь, вот книжку дам, в ей разные мысли и советы собраны. А то ведь книгу-то в руках давно, небось, не держал. Знаю я вас, нонешних начальников, — все летаете туды-сюды, все на ходу…

Подойдя к самодельной полке, на которой темно посвечивали тугими корешками книги, старик снял одну. Роман Дмитриевич, серьезно внимая совету, взял протянутую книгу.

— Думать, в пору ли замена, ты, конечно, обязан, — сказал дед. — Только насильно не держись. Не гневи бога. Ты кого-то заменил, тебя заменят, потом и ево, кто тебя заменил, тоже заменят. Так оно все и идет… А ежели, как говоришь, этот зеленый-то не справится, дак опять же тебя и позовут. Как Кутузова в лихолетье…

— Это ты прав, дед, — посветлев усталым добрым лицом, сказал Роман Дмитриевич. — Я уж тогда, может, не сяду на должностное место, а пособлю только…

— Однако ты молодец! — похвалил его дед Петряичев. — Ну, а лихо будет, заходь…

Роман Дмитриевич вышел на улицу, уловил и, глубоко вдохнул аромат невидимых в ночной тьме полей. Было тихо, безветренно; ни шелеста листьев, ни всплеска воды на близкой реке — все спало в онемелом, утомленном после знойного дня Талалаеве.

Роман Дмитриевич напрямик, бурьянным пустырем направился к своему дому, потоптавшись перед дверью веранды, решительно прошагал в сад, где за яблонями преступил небольшой домик. Смахнув с низенького крылечка ворох травы подальше, — уж больно дурманно пахнет, — Роман Дмитриевич в прихожей зажег спичку, поднес пламя к почерневшему фитильку свечи. Подсвечник — затейливо изогнутая ветка черемухи, приспособленная соответствующим образом, — помог Роману Дмитриевичу вспомнить зятя, с которым он, когда тот выбирался из своего Подмосковья, отводил душу. Домик этот, добротный, с двумя комнатами, с душем, еще год назад был только фантазией зятя. Захотелось тому, чтобы здесь в саду стоял, по его выражению, «дом творчества».

Зять Романа Дмитриевича, парень еще молодой, но порядком усталый, натрудивший голову, — связан с писательским делом, — и сюда прихватывал пачку бумаги, отоспавшись, начинал корпеть над ней, и на разговоры у него времени оставалось мало. А Роману Дмитриевичу поговорить с ним хотелось до смерти, ждал он, что вот-вот приедет зять и улягутся все тревоги, по-прежнему легко станет на душе. Но у того самого, видать, была канитель: в коротеньком, отстуканном на пишущей машинке письме сообщил об издательских сроках и планах, — не успеть, дескать, если приедет в Талалаево.

Роман Дмитриевич, несмотря на давнюю любовь и согласие между ним и зятем, в этот раз заподозрил обман: какие могут быть планы и сроки у писателей? У них должно быть соответствующее состояние духа, чтобы даже только сидеть и сочинять, а какую такую книгу и про что душевное написать, если их, как простых смертных, заставляют подноравливать плану, теребят сроками? Нет, тут что-то не так, ревниво думал Роман Дмитриевич и все же отходил сердцем, припоминая годичной давности застольные беседы.

Само собой, зятю надо больше вертеться в своем кругу, и негоже Роману Дмитриевичу требовать от него частого внимания. Что и говорить, с ним хорошо, — парень флотский, умеет поговорить по-родственному, крепко поддать и ум не терять, а то начнет поддразнивать Романа Дмитриевича, тоже подвыпившего и настроенного на разговоры о смысле жизни.

Это после его отъезда Роман Дмитриевич соорудил в садовом углу, под плетневой оградой, отделявшей его хозяйство от соседского, бассейн размером в два метра на два.

Так здорово рассказывал зять о древних японских философах, которые погружались по шею в воду у себя в саду, чтобы лучше постичь какую-нибудь особую истину. Так взбудораженно, шельмец, рассказывал, что Роман Дмитриевич уже на второй день принялся копать яму для бассейна. Снял первый слой почвы, вооружился карандашом и бумагой, радуясь игре воображения, и вычерчивал разрез водоема. Остановился на малом — не глубже метра, со ступенчатыми сужающимися бортами — проекте.

Роман Дмитриевич делал бассейн неторопливо, раздумчиво, видя в нем не простой водоем, а хоть и небольшое, но значимое сооружение, должно быть, и на самом деле способствующее утонченной работе головы.

По утрам ему удавалось урвать лишь полчаса — час.

Когда, наконец, одуревший от тряской езды, ругани с нерадивыми подчиненными, вернулся, к готовому бассейну, в нем с писком резвились утята. Расстроенный Роман Дмитриевич слил воду и уже ночью при свете, переносной лампы обнес бассейн валявшейся без надобности металлической сеткой. Но и это не спасло. Роман Дмитриевич влезал в бассейн и после долгого сидения головой мотал и посмеивался над собой: то ли разыграл его зять, то ли с непривычки, не поймешь, но только мысли в голову не шли.