Лысая гора, или Я буду любить тебя вечно

Я думаю, что людская молва, как говорится, раздула из огородного пугала черта. Ведь сборища так называемых ведьм – это на самом деле собрания врачевателей того времени, знахарок-ведуний, которые в городе не имели своего цеха.

Загадочная гора вскоре разочаровала Романа и Маринку – здесь ничего загадочного, привлекающего внимание не было. Вершина холма, куда ни посмотри, была плоская, поросшая кустарниками и деревьями. Они решили выяснить, как далеко тянется это плоскогорье, и двинулись вперед по извилистой грунтовой дороге с автомобильными колеями. Она была довольно широкая и, убегая вдаль, пропадала из поля зрения. От этого гора казалась необъятной, без начала и конца. Дорога была вся в буграх, ямах, с множественными следами протекторов шин легковых автомобилей. Слева виднелись антенны военного хозяйства, не так давно безраздельно властвовавшего на этой горе, а сейчас прятавшегося за длинным кирпичным забором. Наконец забор закончился, метрах в трехстах от дороги открылся голый после зимы лес. Дорога круто пошла вверх. Когда они поднялись и случайно оглянулись, то невольно замерли, зачарованные открывшейся чудной панорамой города.

Был виден Печерск с его золочеными куполами Лавры, недалеко от него теснились башни современных высотных построек Липок; вдали, почти на горизонте, в призрачной дымке облаков виднелся старый город – Гора с гордым шпилем древней Софии. У самого подножия Лысой горы, за скоростным шоссе, раскинулся промышленный район Телички, весь утыканный трубами, затянутый смогом; четко вырисовывалась свинцовая лента Днепра, изрезанная островами, в нее спицей вонзалась некогда могучая река Лыбидь.

Дорога ныряла вниз, затем карабкалась вверх, снова и снова вниз-вверх, и казалось, не было ей конца. Слева от дороги они заметили чуднóе дерево. Оно было не очень высокое, не больше пяти метров, голое, совсем без коры, с редким частоколом небольших острых обрубков, оставшихся от ветвей.

– Мы уже долго идем. У меня кроссовки жмут, – пожаловалась Маринка. – Рассчитываю на сочувствие!

– Козы! – вдруг радостно вскрикнул Роман, словно обнаружил доисторического динозавра. Это были всего лишь две козы, которых пас дед, – одна черная, другая белая. Дед стоял на одном месте, козы тоже стояли, словно привязанные, видимо недоумевая, зачем их сюда пригнали, поскольку освободившаяся от снега земля была голой, без единой травинки.

– В этом парадоксы Киева, – напыщенно произнес Роман, – где островки природы, почти дикой, как здесь, и окультуренной, как в других местах, сводят воедино дыхание большого индустриального города и села. Ведь, если задуматься, всего в нескольких сотнях метров внизу бушует жизнь города, стоят многоэтажные здания, мчатся тысячи автомобилей, а здесь тишина и дед с козами, – объяснил он свой восторг, но, не дождавшись поддержки от Маринки, хмуро рассматривающей свои кроссовки, решил переключиться на деда и направился к нему. Маринка, вздохнув, засеменила следом.

– Привет, дед! Козы молоко дают? – Роман дружелюбно улыбнулся, показывая белые зубы со свежей пломбой.

– Кому дают, а кого бодают! – прищурившись, сказал дед – А один-то козел…

– Кто козел, дед?! Козел-то кто? – Роман притворно обиделся и стал шутливо напирать на деда, но тот ни капельки не испугался. – Мы студенты-исследователи сих диких краев. Коз видели только на картинках, а козьего молока никогда не пробовали. Мы жертвы урбанизации, а молоко, говорят, у коз сладкое. Дашь попробовать?

– Козел не ты, – не без ехидства заметил дед, ни капельки не смущаясь, – а вот он, точнее, не козел, а цап Люцифер, – и дед указал на черного как смоль, с густой жесткой шерстью, длинными рогами и злыми глазами козла.

– А вот эта козочка Чернушка – ну чисто тебе молокозавод, – ласково произнес он. – Домой приду – подою, но ее молока не советовал бы вам пить. Это будет молоко с Лысой горы. Колдовское это место, нехорошее, разные травы здесь растут, кабы чего с вами не вышло.

Дед говорил вроде доброжелательно, но змеилась на его губах ехидная улыбка, а черные глаза были пустыми, ничего не выражали. Да и не дед он был, а скорее просто опустившийся мужчина среднего возраста с уже изрядно поседевшей бородой. Засаленный пиджак неопределенного цвета, такие же поношенные, пузырящиеся на коленях штаны, несвежая косоворотка, когда-то белая, истоптанные китайские кеды с веревочками вместо шнурков, сам небольшого роста, щуплый, а говорит с издевкой, важно, растягивая слова, как человек, знающий себе цену.

Веселья у Романа поубавилось, но он продолжал держать марку перед Маринкой, судорожно вцепившейся в его руку.

– Наверное, вы этим молоком цветы поливаете, раз его пить нельзя. Хорошо растут цветы-то? – продемонстрировал Роман знание технологии выращивания цветов.

– Не-а! Не поливаю молоком цветы. Мочой поливаю, а молоко я пью, мне можно, – ответил дед невозмутимо, но с прежней ехидной улыбочкой. – Мне оно даже полезно. Меченый я, и здесь всю жизнь прожил, – он показал кисть левой руки, на которой не хватало двух пальцев.