Лжедимитрий

А внутри палаца — рай, да и только! Затейливо разрисованные потолки, узорчатые карнизы, резные створки дверей — всё блестит золотом, горит яркими красками. Стены, столы, скамьи, полы — это выставка дорогих тканей, ковров, шелков с пёстрыми, веселящими глаз и сердце картинами любви, охоты, войны, болтливой мифологии и лживой истории. На стенах — картины, портреты королей и предков, и всё это в дорогих золочёных рамках… Лавки и кресла — на золочёных ногах, с золочёными рукоятками и резьбою. Везде золото, золото и золото! Как много его выкапывали глупые хлопы из земли, как много его выплавливалось из человеческих слёз, крови и хлопского мяса! О, золотое, невозвратное польское прошлое!

Пир только начинается. Прозвучал призывной колокол — и гости спешат в обширную столовую. О, как много этих гостей, как много этих счастливых, обитающих в счастливой Польше, текущей мёдом и млеком! А теперь наехало их ещё больше. Да и как не приехать? Говорят, что в доме воеводы будут показывать некое чудо, с помощью которого вольная и счастливая Польша может прибрать к рукам неизмеримые царства хлопской, варварской, отатаренной Московщины. О, как широко разольётся тогда вольность польская! Как далеко, неизмеримо далеко разнесёт эта дорогая вольность благозвучную, поэтическую речь польскую — этот язык любви, поэзии, свободы!

И боже мой! Сколько же злата, блеска, пурпура, драгоценных камней и каменных сердец навезли с собой и на себе эти роскошные гости! Сколько красоты, изящества и пестроты стекается в поместительную столовую, словно в блестящий цветник! Что за прелесть — женщины, что за красота — мужчины! Сколько обаяния и кокетства в первых, сколько неотразимого мужества в последних: закрученные усы так и кричат о гордости и благородстве, блестящие карабели звенят о победах и воинской славе, большие буты стучат так внушительно о свободе…

Пол столовой, в которую вступали гости, весь усыпан пахучими травами и ароматными цветами — это аромат вольности и славы. В воздухе — облака благовонных курений: это слава и гордость великого царства возносится к небесам. В одном углу столовой, за перилами, возвышается пирамида, унизанная сверху донизу золотою и серебряною посудой; в противоположном углу, также за перилами, — богатый оркестр, духовые инструменты которого горят, как чистое золото. Гости входят чинно, по рангам, по реестру. Маршалок, почтительно стоя у дверей, следит за порядком этого вступления благородных гостей в святилище пира, наблюдая в то же время за стаями хлопов, облачённых в гербовые ливреи и готовых провалиться сквозь землю при всяком мановении маршальской или панской руки. По мере вступления гостей в столовую четыре отлично дрессированных хлопа почтительно подходят к ним для совершения обряда омовения: один хлоп держит таз, другой из серебряного кувшина льёт на руки гостю благовонную воду, два последних подают шитое по краям полотенце, которым гость и вытирает свои благородные руки.

Хозяин, вельможный пан Мнишек, с изысканною любезностью принимает дорогих гостей. Полнотелая, упитанная довольством и сознанием собственного достоинства фигура пана воеводы сендомирского и скользит, и катается по цветному полу обширного покоя от одного гостя к другому. Высокий лоб, утративший немало волос в многолетнем служении ясновельможному королю Сигизмунду-Августу и богине Афродите, небольшая, круглая, как и панский живот, борода, выдающийся вперёд, как у плотоядного зверя, подбородок и голубые, чешские, но более чем у простого чеха, плутоватые глаза, — весь этот типический лик принимает оттенки всевозможных выражений, смотря по тому, к кому обращается это слащаво-плутовское лицо: покорно-лисье перед высшими, изящно-петушиное перед низшими и положительно неизобразимое перед хорошенькими пани и панами.

Для каждого из гостей у хозяина готово приветствие, вопрос, шутка, любезный каламбур, выразительная улыбка, изящный поклон. Хозяину платится тем же: наклонение голов, шарканье ног, бряцанье карабелей и шпор, рыцарские осанки, закручиванье усов, в знак удовольствия и чести, стрелянье хорошенькими глазками из-под чёрных соболиных и русых соколиных бровок прелестных нани; приседанье и показывание блестящих перламутров из-за розовых губок восхитительных паненок — голова, кажется, пойдёт кругом от всего этого, только не у такого боевого коня гостиной, как пан воевода сендомирский.

Но вот во внутренних покоях палаца слышится особенное движение, таинственный шум, что-то чрезвычайное… Шум близится к приёмному покою… Хлопы суетятся, словно им за чулки и за пазухи жару насыпано. Панские глаза и глазки разгораются…

Да. В сопровождении ясновельможного князя Константина Вишневецкого — «нечто московское»… Все головы и взоры обращаются в ту сторону.