Лжедмитрий. Царская плаха

– Как бы не сгорел от этой мысли. Юрий честолюбив. Продвижение у Романовых и Черкасского говорит о его стремлении подняться над равными.

– Мы прекрасно понимаем, что Юрий попытается выйти из-под нашей опеки еще до того, как заполучит возможность претендовать на престол, ставим на него вовсе не для того, чтобы он потом нам головы отрубил. В подробности вдаваться не стану, это лишнее и для тебя ненужное. Ты делай то, что сказано. Награда будет достойной, сам оценишь.

– Я не за награды служу тебе, князь!

– Разве?

– А ты это так и не понял?

– За что же тогда?

– Я отомстить за царевича Дмитрия желаю, хочу, чтобы Бориска слетел с трона, который занял обманом, коварством и кровью невинных.

– Что ж, это похвально. У нас одна цель – избавить русский народ от Годунова. Мы это сделаем.

– Не сомневаюсь.

– Тогда, Андрюша, ступай к Отрепьеву! Мы с Иваном Дмитриевичем тоже делом займемся.

Холодов вошел к Отрепьеву.

– Андрюша, я ждал тебя! – заявил тот.

– Знаю. У тебя вода есть?

– В кадке, в углу, Степан недавно принес.

– Это хорошо, пить хочу.

Холодов напился, расстегнул рубаху, прилег на скамью, покрытую старым ковром, потянулся.

– Эх и побегал я сегодня, Юрий.

– На Москве поди смута?

– Я ждал большего. Были отдельные выступления, даже стычки со стрельцами, а потом все успокоилось. Люди гадают, почему Годунов так с Романовыми поступил. Каждый свое гнет, каких только причин не высказывают. Но говорят и о том, что подворье стрельцы брали для того, чтобы захватить самозванца, именующего себя царевичем Дмитрием. Он чудом выжил в Угличе и теперь объявился на Москве.

– Спасся хоть кто-то из холопов, защищавших подворье?

– О таких не слыхивал. Они погибли либо взяты в плен и отправлены в темницы. Их всех ждет казнь. Так что тебе повезло.

– Повезло бы, если бы не ты. А как думаешь, меня искать будут?

– Нет. Стрельцы, которых мы положили, уже никому ничего не скажут, другие нас не видели. До подворья Харламова мы тоже добрались благополучно. Нас никто не преследовал. С подворья мужики телегами вывозили трупы, обгоревшие до неузнаваемости, и хоронили за городом. Среди них мог оказаться и ты. Нет, Юрий, тебя искать не будут, если, конечно, сам не попадешь на глаза кому-нибудь. Покуда идет следствие, тебе на люди выходить не стоит.

– Не пойду.

– Вот и хорошо.

– А как мыслишь, где меня князья скрывать думают, как будут выставлять царевичем?

– Не знаю, но они придумают.

– Это так, но все одно как-то нехорошо мне, Андрюша, тревожно.

– Это пройдет. Время нужно, а оно у нас есть.

– Расскажи что-нибудь про Углич. Я же должен знать, как и что там происходило.

– Да, верно. Об этом надо говорить. Слушай и запоминай.

На следующий день князь Харламов встретился на улице с дьяком Ронжиным.

– Дело у меня к тебе, Афанасий Мартынович.

– Я слушаю, князь. Коли в моих силах, сделаю.

– Да надо-то пустяк. Хочу знать, как следствие по заговору Романовых продвигается.

– Да оно только началось, Иван Дмитриевич, о том говорить пока рано.

– По холопам что?

– А что холопы? Тех всех ждет казнь.

– Беглых ищут? Заявится какой-нибудь мужик на подворье, а люди Семена Годунова тут как тут, схватят его, и неприятностей не оберешься. Оправдывайся, что не знал его. А он окажется беглым романовским холопом.

– О том, князь, не беспокойся. Насколько я знаю, Семен Никитич доложил государю о полном разгроме дружины Романовых. Большинство убито на месте, остальные схвачены и отправлены в темницу. Беглых нет. Да их и быть не могло.

– Откуда такая уверенность?

– Так сотник стрелецкий, который там начальствовал, приказал окружить подворье. За городьбу никто из людей Романовых не вышел. Можешь быть покоен, Иван Дмитриевич, насчет беглых.

– Значит, никого не ищут?

– Нет. Баб и девок из прислуги отправили в вотчины. Начали искать, откуда у Романовых пушки взялись, пока без результата. Крестьяне, которые с обозом приходили, разбежались, кто куда, а остальные, как обычно, ничего не слышали, ничего не видели.

– Хорошо, Афанасий Мартынович. Будет что новое, шепни.

– Обязательно, князь.

Князь Харламов вошел в узкую улочку, спускающуюся к Москве-реке, остановился у покосившейся изгороди, за которой виднелась жалкая лачуга. Он осмотрелся, убедился в том, что никто за ним не приглядывает, толкнул калитку, которая едва не слетела с ветхого столба, прошел по тропе до крыльца, осторожно поднялся на него. Дверь оказалась открытой.

В единственной комнате, большую часть которой занимали печь и широкая кровать, завешанная куском цветастой материи, на лавке за деревянным столом сидел бородатый старик в серой рубахе. Повсюду сухие травы, гроздья ягод, на полу кувшины, чаши.

– Лавр Разумник? – спросил князь.

– Он самый. А ты кто такой?

– Неважно. К тебе приходил Степан, мой человек.

– Был такой, сказал, что его хозяин говорить со мной хочет. Это ты и есть?

– Да.

– Ну говори, хозяин, чего хотел.

– Слыхал я, Лавр, будто ты знаток многих хворей.

– И что?

– Знать желаю, лечил ли ты людей, больных падучей?