Лжедмитрий Второй, настоящий

Именно у этого дворянина на поселении жил полусумасшедший, бесноватый мальчик Андрей – незаконный сын Афанасия Нагого, считавший себя царевичем Дмитрием.

Мальчик был достаточно мерзкий, капризный, страдающий эпилепсией, но толковый и с хорошей памятью.

Жил и рос. Он постепенно забывал о своем царском звании. Точнее, все меньше говорил о нем.

Его отдали в город Гошу учиться польской, латинской и лютерской грамоте. После ее окончания он мог бы работать управляющим крупным имением или домашним учителем у крупного землевладельца.

За все его плохие качества в доме да и в школе звали его Андрей Порченый или кухонный царевич.

К тому времени ему стало ясно, что для того, чтобы сохранить голову, ему нигде и никогда и никому нельзя говорить, что он есть убиенный углицкий младенец. Его тогда сразу убьют по-настоящему.

Он был жесток и одинок. И ничто на свете его так не интересовало, как вести из Русии. Все-таки чуяло его сердце, что не закончит он жизнь простым сельским наставником, а кончит ее или на троне московском, или на плахе окровавленной возле этого трона.

Смелостью он не отличался, в офицеры идти не хотел, но при каждой возможности изучал оружие и читал военные книги.

* * *

Григорий Богданович Отрепьев был переполнен жизненной энергией. Жизненных сил ему было отпущено на четверых, а разума только на одного. И эта безумная жизненная энергия с детства толкала его на разные приключения.

Однажды его поймали на конокрадстве с двумя захожими мужиками. Ладно, поймали и отпустили бы, слегка поуродовав, так нет, Григорий стал отбиваться от дворни и прибил одного из конюхов.

После этого ему была одна дорога: на каторжный двор и работа до смерти на строительстве застав в Сибири или дорог под малым городом Пелымом.

Но по совету Бориса Ивановича Черкасского, у которого он прежде служил, Отрепьев подался в монастырь. И реально старался переменить жизнь, даже до дьякона дослужился. Только не с его бешеной энергией в монахах ходить. Можно было пойти в бандиты или в казаки, но и бандиты, и казаки не любили расстриг. А у тех, кого на Руси не любили, век был короткий. И защиты искать было не у кого.

Вот и вынесла его судьба счастья попытать на московском престоле. Другого пути он не видел.

Сядешь на престол – все грехи спишутся!

Подобрав команду в лице двух других монахов, инока Михаила Повадина и попа Варлаама Яцкого – необычной силы тридцатилетнего мужика, решил Григорий двинуться в предбанник Польши – в Чернигов-град, а то и вовсе в град Киев.

Разговор случился в Москве.

Хоть и шел уже розыск Отрепьева по монастырям, хоть и запрашивали о нем его знакомых где только можно, а все одно в Москве скрываться было легче, чем в любом другом городе или ските.

– Ох, – говорил Варлаам, – тяжело тебе будет, брат, в Чернигове.

– А что так? – спрашивал Григорий.

– Ты ж сам говоришь, что в Чудовом служил. А после Чудова Черниговский монастырь все равно что репа после тетерки. Там тяжело, и многая братия оттуда разбежалась.

– Я тоже о том слышал, – сказал Повадин. – Не хвалят монастырь. Работы много, а службы еще больше.

– А не понравится, так в Киев уйдем, в Печерский монастырь. Многие старцы там грехи отмаливали. А потом и вовсе в Ерусалим двинемся, ко гробу Господню, – предложил Отрепьев.

– Да ты что? – испугался Варлаам. – На границе ведь заставы. Изловят – в острог посадят. А то и просто прибьют.

– Не прибьют. Наш царь с польским королем договорились на мир на двадцать лет. И все заставы у Литвы сняты.

Энергия Отрепьева пугала монашат и привлекала. Они подчинялись ему, и очень он им не нравился.

– Идем! – сказал Варлаам.

– Идем! – согласился Михаил.

– Значит, завтра отсюда и двигаем! – закончил агитбеседу Отрепьев.

Он отправился в одну сторону, монахи в другую.

– Ты почему хочешь идти? – спросил Повадина Варлаам.

– Тоска! – ответил Михаил. – Тоска меня в Москве ест. Просто в жуть вгоняет. А ты почему?

– Я голода боюсь.

– Так он кончился, – сказал Михаил.

– Кончился! – усмехнулся опытный Варлаам. – Настоящий голод только начинается! Надо уходить!

– Идем!

Вот и второй претендент на московский престол беглый монах Григорий Отрепьев начал свой опасный путь в бессмертие.

– Сядешь на престол – все грехи спишутся!

* * *

Ворота Кремля распахнулись, и с диким гиканьем и громким цокотом копыт вылетела в тихий город безумная сотня стрельцов.

Стрельцы были в голубом, из личной охраны Годунова. Все они были при плетках, саблях, а некоторые еще и при луках.

Сотня скакала в сторону Новодевичьего монастыря. Она расчищала кому-то дорогу.

На каждом повороте улицы оставалось двое стрельцов, остальные скакали дальше так, чтобы весь путь просматривался сотней от начала и до конца.

Увидев голубых, люди расходились в разные стороны с улицы или расползались по переулкам.

Стрельцы летели вперед и не смотрели по сторонам. Они хорошо делали свое дело.

…Москва представляла собой страшное зрелище. По всем улицам валялись мертвые иссохшие люди.

Кандальники под присмотром приставов разъезжали по городу и складывали в колымаги изможденных умерших людей.