Лжедмитрий Второй, настоящий

– Есть радостная новость: люди Герасима Евангелика привезли из сечи Гришку Отрепьева.

– Расстригу немедленно ко мне! – приказал Дмитрий.

Отрепьева привели.

Бывший монах сразу бросился в ноги государю:

– Не вели убивать!

Дмитрий молча и долго смотрел на монаха, потом бросил всего одно слово:

– Рассказывай.

Это так было сказано, что ни у кого не возникло сомнений, что Гришка сейчас расскажет все. А если будет хоть капля юродствования, болтовни или хитрости в его словах, Гришке не прожить и минуты.

Призрак Грозного присутствовал в зале, призрак царя-садиста и священника. И в силу его садизма и священничества все обязаны были говорить ему правду, все обязаны были исповедоваться. Польские вышколенность и рыцарственность куда-то в этот миг исчезли.

Вместо ответа Гришка сунул руку за пазуху и стал что-то доставать. Мгновенно на него сверху упал Альберт Скотницкий и придавил к полу.

– Нет! Нет! – закричал Гришка. – Это бумага! Это письмо.

– Что за письмо? – сказал Дмитрий. – Давай.

Отрепьев подал ему две тонкие, связанные между собой дощечки. Царевич разъединил дощечки, вынул сложенный между ними вчетверо лист бумаги с узорчатыми краями, развернул его и стал читать.

Чем дольше он читал, тем большее удивление проявлялось на его лице. Это было письмо опальной царицы Марфы к сыну. К нему, к Дмитрию.

Дорогой мой сын!

Не знаю, найдет ли это письмо тебя. Пишу просто так, в надежде на счастливый случай. Я знаю, я чувствую, и Господь Бог подсказывает мне, что ты жив. Хотя многие говорят мне, что тебя давно уже нет.

Я пишу в темноте, и много писать не могу. Храни тебя всемилостивейший Бог.

– Встань, – велел царевич. – Откуда это у тебя, дьяк?

Отрепьев опасливо оглянулся по сторонам. Дмитрий понял его и жестом предложил всем выйти из комнаты.

– Александр Никитич Романов передал.

– На кой?

– Чтобы я твоим именем, государь, на Русь шел против Годунова.

– И что же ты не пошел?

– Вы же сами идете. Я давно о вас знаю.

«Странно, – подумал Дмитрий, – неужели Романовы не были посвящены в мою историю? Зачем они этого человека готовили?»

Он громко постучал саблей по столу, и вся свита вернулась.

– Что делать, государь?

– Вот что: вывести его на площадь, на видное место и прочесть при нем грамоту, что Годуновым к королю литовскому прислана. Пусть подтвердит на площади все, что про него говорится. А до этого пусть с ним Богдан Сутупов как следует побеседует, чтобы никаких срывов не было… Но без последствий.

– Позвать Сутупова? – спросил Мартин Бучинский. – Он здесь.

– Давайте.

Вошел пыточных дел мастер. Дмитрий все объяснил ему про Отрепьева.

* * *

Через два часа на свежезапорошенной снегом площади перед собранными представителями войска и важным торговым и государевым местным народом с высокого подмостка выступали Гришка Отрепьев вместе с Богданом Сутуповым.

Сутупов кричал:

– Правитель московский Борис Годунов не желает признавать Богом спасенного и нам данного царевича Дмитрия. Он и его бояре утверждают, что в Москву с войском идет не всевластный государь Русский, а беглый монах Гришка Отрепьев. По поручению государя нашего Дмитрия Ивановича мы разыскали этого беглого всамделишного монаха. Вот он, перед вами. Слушайте письмо правителя московского Бориски Годунова к королю Сигизмунду литовскому и все смотрите на этого человека.

Он читал с листа:

– «В Вашем государстве объявился вор и расстрига Отрепьев Гришка. А прежде он был дьяконом в Чудове монастыре и у тамошнего архимандрита ходил в келейниках. Из Чудова монастыря взят был он к патриарху нашему Иову для письма. А когда он был в миру, то отца своего не слушался, крал, играл в кости, пил и впал в ересь». Верно? – спрашивал он у Гришки. – Все так и было?

– Верно, – громко соглашался Гришка. – Все так и было. Только в ересь не впадал.

Богдан Сутупов зло взглянул на него и продолжил:

– «От отца своего Гришка убежал, служил у Романовых с Черкасскими, проворовался, связался с лихими людьми. И наконец, вор этот постригся в монахи, не отставши от воровства своего, и от чернокнижества, и вызывания духов». Все здесь правильно?

– Все правильно, – скоро подтвердил Отрепьев.

– «Когда это воровство в нем было найдено, то патриарх со священным собором осудили его на вечное заточение в Кириллов-Белозерский монастырь. Но он с товарищами своими, попом Варлаамом и клирошанином Мисаилом Повадиным, ушел к Вам в Литву». Все ли правильно писано? – спрашивал Сутупов у Гришки.

– Все правильно писано.

– «И мы дивимся, каким обычаем такого вора в Ваших государствах приняли и поверили ему, не пославши к нам за верными вестями. Поэтому требуем самозваного Гришку Отрепьева казнить, а приспешников его и будоражельщиков примерно наказать». Все слышали? Все Гришку видели? – спрашивал Сутупов у толпы.

Толпа согласительно гудела.

– Так вот идите и всем расскажите о слышанном! – велел Сутупов. – А наказывать его ли не наказывать – это не Годунову решать. Это царь наш Дмитрий Иванович решать будет.

Никто с ним не спорил.

* * *