Лжедмитрий Второй, настоящий

Дальше стало легче. Решили, что Польшу можно считать нарушительницей мира, а можно не считать. Был тот самый удобный случай, когда и так и этак получалось правильно. Как царь захочет, пусть так сам и действует. И на приеме знатнейших иностранцев пусть сегодня Борис и объявит свое решение по этому делу.

В Думе было много молодых, способных бояр. Они так и заглядывали в рот самодержцу, и все подобострастно заискивали перед Федором. Никто не противоречил и не готовил опасных ловушек, как это постоянно делал хитрый Шуйский. Борис и терпел-то Шуйского только ради того, чтобы искать и чуять в его советах камни.

«Странно, – подумал под конец совета Борис Федорович, – у нас на Руси что ни ум, то враг».

* * *

Прием для иностранцев был подготовлен необычный. Не было сотни суетящихся бояр в золотых одеждах. Не было торжественного вноса блюд. Он был подготовлен по-европейски.

В Золотой палате накрыт был длиннейший стол. За спиной каждого гостя стоял прислужник в белом. Он следил за бокалом и блюдом гостя и подавал знак кухонной челяди, что надо переменить или что надо поднести.

Присутствовали и посланники, и именитейшие купцы, и патриарх. Такого раньше не было, чтобы глава персидских купцов размещался рядом со шведским воеводой, а цесаревский посланник сидел напротив посланника английского. Около царя вилась группа толмачей. Каждое его слово мгновенно переводилось.

Афанасий Власьев – неоднократный ездчик в Польшу с государственными поручениями – переводил слова Годунова сразу на два языка.

– Дорогие гости, – произнес Борис.

– Дорогие гости!

– Дорогие гости! – закурлыкали толмачи.

– Государь объявляет, что Литва нарушила мирный договор, подписанный в Вавельском замке в Кракове. Польский король Сигизмунд нарушил крестное целование. И с этого момента государь просит всех посланников и торговых гостей иметь в виду и передать своим государям, что руки нашего государя в отношении польских людей развязаны.

Все приглашенные насторожились: это что, война?

– Тем не менее наш государь просит всех торговых людей торговать и вести свои дела по-прежнему. Эта ситуация не касается Польского государства, она касается польского короля. В скорое время самозванец будет схвачен и привезен в Москву. И уже после этого наш государь объявит свое решение относительно короля и государства Литовского.

Десятки голов включились в размышление, что все это значит: шантаж? Предупреждение? Угроза?

– А сейчас наш государь просит гостей не скучать, веселиться. Он сам хочет подняться на высокую колокольню и позвонить в колокола. За него остается сын государя Федор Борисович. И если у кого из званых людей есть просьбы и важные неотложные дела, можно с ним все решить прямо здесь, не выходя из палат. Слово Федора – слово государево. Мы не прощаемся. Мы скоро вернемся.

Гости Годунова переглядывались. Все было настолько непривычно, что не укладывалось в голове.

Борис поднялся из-за стола, поклонился гостям и вышел из палат. Он направился в сопровождении десятка самых ловких стрельцов из личной охраны к Ивану Великому. Не приведи Господь оказаться на их пути даже в закрытом от посторонних людей Кремле.

Рядом с ним шел дежурный лекарь Генрих Шредер из Любека и командир роты немецких телохранителей француз Жак Маржерет.

Желание подняться на самый верх было давним. Борис с детства боялся высоты. Он и себя хотел преодолеть, и иностранцам показать, что царь не просто в хорошем здравии, но еще может чудить и самодурствовать.

Борис с большим трудом и долго поднимался по деревянным лестницам, а когда поднялся на самый верх, ахнул! Он и не подозревал, что Москва такая огромная. Глаз радовали купола, купола, купола и зеленый лес с лугами, уходящий за горизонт.

Снега уже почти нигде не было. Далекие грязные деревни-заставы казались чистыми и игрушечными.

– Ну как, Генрих, нравится тебе Москва?

– Хороша, государь. Отсюда очень хороша. Он выделил слово «отсюда».

– А вон наше подворье, государь. И мой дом отсюда видно. Вон тот, с красной крышей.

– Как ты думаешь, стрела отсюда до него долетит? – спросил Годунов.

– Нет, ваше величество. Далеко.

– А ты, Жак, как считаешь?

– Не долетит, государь.

Все молчали, прикидывая расстояния.

– Из пушки этот дом можно достать, – пошутил Маржерет. – Может, попробуем, государь?

– Есть у нас один лучник из татар, – задумчиво произнес Борис. – Он может достать.

– Далеко, государь, – стояли на своем иностранцы.

– Позвать сюда Разрубая, – велел Борис. – Пусть самый сильный лук возьмет. Да мигом, а то мы здесь замерзнем на ветру.

Охранники бросились выполнять приказание. Но Борис вдруг почувствовал колотье в боку, дурноту и срочно велел свести его вниз.

– Татарин пусть стреляет, – приказал он. – Потом мне доложите.

Борис вернулся к гостям в Золотую палату. Сел за стол, хотел что-то сказать, но вдруг схватился за грудь, закашлялся, и все гости увидели, что изо рта его, из ушей и даже из глаз хлынула кровь. Борис забился в конвульсиях, и его срочно вынесли из зала.