Лжегерои русского флота

По предположению Рерберга, этот инцидент Шмидт устроил специально для того, чтобы его выгнали со службы. Это, конечно, только предположения, истинная причина столь дикой выходки неизвестна. Однако на эскадре ходили разговоры (и это отмечено в мемуарах), что драка возникла на почве каких-то былых обид, связанных со жрицами свободной любви. Избиение офицером офицера — событие из ряда вон выходящее!

Об инциденте стало немедленно известно командующему эскадрой вице-адмиралу Рожественскому. Немедленно последовал приказ: арестовать лейтенанта Шмидта в его каюте с приставлением часового. Уже второй раз! Уже первое подобное наказание за буксирную операцию было позором, но вторичный арест — это уже что-то, совершенно выходящее за рамки! Впрочем, нашему герою всё нипочём!

За день до отхода из Либавы срок ареста истёк, и Шмидт сразу же помчался в город. А буквально за час до отплытия извозчик привёз его в гавань смертельно упившимся. Командир был вынужден отправить своего старшего офицера проспаться и тот смог приступить к исполнению своих обязанностей лишь спустя сутки. Однако с кем не бывает! Тем более что столь вспыльчивые и недисциплинированные в мирной жизни люди зачастую показывают образцы героизма в боевой обстановке! Шмидт всю жизнь мечтал о подвиге, и вот теперь, наконец, появилась реальная возможность на деле показать, чего он стоит.

Итак, беспримерный переход эскадры через три океана начался.

Вот что написал впоследствии о Шмидте как о старшем офицере «Иртыша» служивший вместе с ним мичман Г. Граф:

«…Это был тот самый лейтенант Шмидт, с именем которого связана история Черноморского бунта 1905 года. Этот бунт унёс много невинных жертв, наложив на флот позорную печать революционности, и стоил жизни самому Шмидту. Мне пришлось прослужить с ним семь месяцев, и, конечно, в то время я себе и представить не мог, какая роковая роль предназначена судьбою этому лейтенанту запаса. У нас он считался, по справедливости, симпатичным человеком, и почти все офицеры „Иртыша“ его любили.

Его образ запомнился мне хорошо. Лет около сорока от роду, с виду некрасивый, но с приятными чертами лица, среднего роста, темноволосый с проседью и всегда с грустными глазами. Бывают люди, которым не везёт с первых же шагов жизни, и из-за этого они озлобляются и начинают искать каких-то особых для себя путей. К таким людям принадлежал, по-моему, и Шмидт. Окончив Морской Корпус и выйдя в офицеры, он попал на Дальний Восток, рано влюбился и женился, но семейная жизнь сложилась неудачно. Виноват ли в этом был он сам или нет — неизвестно, но на нём эта семейная неурядица сильно отозвалась.

Одновременно начались неприятности по службе, так как он не мог как-то к ней приспособиться. Шмидт покинул военную службу. Поскитавшись по России, он поступил на коммерческий флот. Там у него тоже выходило много недоразумений, и это его всё больше озлобляло и разочаровывало. В конце концов, он всё же достиг должности сравнительно самостоятельной, капитана грузового парохода.

Он происходил из хорошей дворянской семьи, умел красиво говорить, великолепно играл на виолончели и был мечтателем и фантазёром, истинным сыном своего века и продуктом русской либеральной интеллигенции. Пока были только планы, предложения и добрые намерения, всё шло отлично, но когда дело доходило до выполнения замыслов, они оказывались гибельными фантазиями, а сами исполнители — тупыми теоретиками. Когда же практика жизни показывала им, к чему ведут их сумасбродные идеи, они не редко и сами ужасались, да сделанного не вернёшь.

Зная хорошо Шмидта по времени совместной службы, я убеждён, что, удайся его замысел в 1905 году и восторжествуй во всей России революция, которая тоже неизбежно перешла бы в большевизм, он первый бы ужаснулся от результатов им содеянного и стал бы заклятым врагом большевиков.

Повторяю, я тогда и не подозревал, что Шмидт является участником какого-то „революционного движения“, в особенности во время войны, и, хотя он меня любил и всецело доверял, ни разу, даже намёком, не давал понять о своих „подпольных“ интересах. Только один раз мне показалось его поведение немного странным: он позвал к себе лейтенанта Ч. и мичмана Е., а меня, вопреки обыкновению, не пригласил; видя же моё недоумение, бросил мне фразу:

— Ты ещё так молод, что многое тебе рано знать, и я не хочу тебя смущать.

Тогда я, конечно, не мог догадываться, в чём дело. Шмидт был хорошим моряком, любил море и морскую службу, но не на военном флоте. Ему всегда хотелось быть хозяином своих действий, что на военной службе в полной мере никогда не возможно. Кроме того, он хронически не ладил с начальством, от этого страдал по службе и считал себя борцом за угнетённых. Он часто заступался, как ему казалось, за обиженных, и этим создавал себе неприятности.