Лжепророк

Разумной причины ни одному из остальных чародеев в голову не пришло… и это вселило в сердца всех троих нешуточную тревогу.

* * *

В сотый раз за сегодняшний день проходя мимо двустворчатой двери, украшенной затейливой резьбой, Орис волновалась, точно заботливая мать. За эти створки не смог бы пройти даже кто-либо из самих караульных, стоящих снаружи. Пророк вот уж который день не покидал личных покоев, а упоминаний о чем-либо подобном седовласая жрица не нашла ни в одном из дневников, что аккуратно велись ее предшественниками и ею самой. Столь долгого затворничества за ним не замечалось еще никогда, посему оно и внушало Орис самые худшие опасения.

– От этаких волнений ни ему, ни тебе, дорогая Орис, легче не станет, – донесся до ее ушей голос Гамуэля.

Второй из высших священнослужителей шагал по сверкающему мрамором коридору походкой воина, каковым он и был, пока Пророк не обратил его к свету. Несколько младше Орис годами, Гамуэль занимал свой высокий пост не так долго, но в преданности Пророку не уступал ей ни на йоту.

– Скорее всего, он поступает так не без веской причины и, сочтя нас достойными сего знания, непременно расскажет нам все по появлении – а он появится, Орис, не сомневайся. Вот тогда ты и поймешь всю глупость своих треволнений.

– Но разве ему не угодно, чтоб мы, зная, как у него дела, смогли развеять любые тревоги паствы? – возразила она.

Любви – чувственной любви к господину – Орис ничуть не скрывала. В Собор она впервые вошла прекрасной девицей, и ее правильное, округлое лицо сохраняло следы былой красоты до сих пор. Увы, Пророк видел в ней то же, что и во всех остальных – всего лишь одну из своих чад…

Однако о подозрениях, будто сердце главы культа некогда принадлежало другой девице, оказавшейся его недостойной, Орис не рассказывала никому, даже Гамуэлю. Несомненно, эта, другая, и послужила причиной тому, что Пророк не выбрал ее, когда она была молода. Теперь же Орис с виду годилась ему в бабушки, и сие обстоятельство присовокупило к этой причине тысячу новых, столь же обидных.

И все-таки Орис любила Пророка, и, подобно супруге, матери и бабке в одном лице, считала все его, хоть истинные, хоть воображаемые невзгоды своими.

Гамуэль учтиво подхватил ее под руку и повел прочь, дабы не ставить одну из высшего духовенства в неловкое положение перед стражниками.

– Кстати о пастве, – сказал он. – Возникшие обстоятельства требуют немедленного обсуждения.

Уловка сработала. Орис немедля стала самой собой – воительницей, закаленной во множестве битв.

– Ты о крестьянском войске? Что они? Оправились от разгрома?

– Отчасти, но, как тебе известно, они – всего лишь жертва, необходимая для того, чтобы наглядно продемонстрировать народу истинную натуру фанатиков.

Оба остановились, умолкли, склонили головы в краткой молитве о напрасно погибших в безнадежном бою с приверженцами Ульдиссиана уль-Диомеда. Пророк уверял, что павшим будет отведено почетное место в вероучении Собора…

– Тогда в чем же дело? – спросила Орис, завершив молитву.

– Как нам было известно, асцениец решил вступить в переговоры с кланами магов, с гильдиями, а может быть, даже с принцем, однако с ним что-то произошло, и он бесследно исчез, оставив за собою множество трупов.

Жрица мрачно кивнула.

– Я думала, это – дело Пророка…

– Может статься, так оно и есть. И он нас во все посвятит, если сочтет нужным. Но сейчас это неважно. Главное в другом: люди асценийца прознали, что он исчез, а между тем его чернь сейчас, в этот самый момент, находится всего в двух днях пути от ворот столицы!

Застыв на месте, как вкопанная, Орис взглянула в лицо плечистого бывшего воина и убедилась: нет, он нисколько не преувеличивает.

Это заставило ее немедля оглянуться назад, на резные створки дверей.

– Он должен об этом узнать! Не станет же он сидеть сложа руки, в то время как они идут на великий город! Он должен немедля выйти и объяснить нам, что делать дальше!

Зараженный убежденностью Орис, Гамуэль замер с ней рядом, ожидая, что Пророк сию же минуту распахнет настежь двери, уверенным шагом выйдет к обоим и развеет все их тревоги, посвятив жрецов в некие грандиозные замыслы.

Увы, створки дверей даже не шелохнулись.

Глава седьмая

Как он здесь оказался, куда ковыляет, едва волоча ноги? Обо всем этом Ульдиссиан даже не подозревал. Знал он лишь одно: надо идти. Надо… хотя взрывной удар по Малику вкупе со всем тем, что выпало на его долю в плену у Зоруна Цина, превратил Ульдиссиана во что-то вроде Мендельновых ходячих трупов.

Сейчас Диомедов сын даже толком не понимал, где находится. Словно бы сквозь туман, видел он, что народу на улицах хватает. Большинство – смуглолицы, не светлокожи, как дома. Тораджа? Хашир? Нет… то и другое – в прошлом. Тогда где же он? Уж не в Кеджане ли? Да, похоже на то. Он в столице.

В столице… а с кем же он должен был тут повидаться? Не с магами, нет. Отправиться в лапы магов Ульдиссиан не осмелится. Похоже, маги столь же вероломны, как и Церковь Трех с Собором Света.