Лжепророк

Златокудрый юноша ждал его не на изящной покойной кушетке, где нередко отдыхал, а прямо посреди зала. Странно, однако в осанке, в позе Пророка не чувствовалось обычного умиротворения. Будь это кто-то другой, Гамуэль решил бы, что стоящий перед ним чем-то весьма озабочен. Заложив руки за спину, Пророк с нетерпением следил за жрецом, быстрым шагом спешащим к нему.

Гамуэль преклонил перед Пророком колено и, покаянно склонив голову, пробормотал:

– Прости мое нерадение, о великий Пророк! Я старался мчаться, как ветер, но потерпел неудачу…

– Все мы не без греха, сын мой, – отвечал блистательный юноша, – но, впав в грех, стремимся как можно скорей искупить его, не так ли?

– Искуплю! Всем, чем смогу, искуплю, клянусь!

Пророк легонько коснулся его плеча, и Гамуэль поднял взгляд.

– Ты многое умеешь, Гамуэль. Ты повидал жизнь в великом множестве ее проявлений, сколь ни короток отпущенный людям жизненный срок.

– Да, разными мне… путями довелось побродить, – согласился жрец.

Вспоминать о былых своих подвигах он не любил – особенно о совершенном за годы солдатской службы, а порой и наемничества.

– Быть может, некоторые из этих путей и вели прочь от света, однако многому тебя научили. Благодаря им, ты стал тем, кто ты есть.

Слова господина растрогали Гамуэля, до сих пор стыдившегося кое-каких прошлых дел, неописуемо. Каждый день он старался прожить так, как учит Пророк, и житие Пророка служило ему примером.

– Встань же, дитя мое.

Жрец повиновался.

Пророк смерил его исполненным гордости взглядом.

– Итак, добрый мой Гамуэль, некогда ты был весьма искушен в воинском ремесле.

– Мрачное то было время. До сих пор стараюсь забыть о нем, но…

Тут он, наткнувшись на укоризненный взгляд господина, осекся и вновь склонил голову как можно ниже.

– Обман не доведет до добра, – негромко заметил Пророк. – Ты ведь по-прежнему упражняешься у себя, в личных покоях, с оружием, а после молишься о даровании мною прощения. Ты – все еще воин до мозга костей, точно такой же, каким был в день нашей первой встречи.

– Я… я… прости!

– За что? У Собора имеются инквизиторы. Неужто они настолько несхожи с тобой?

– Господин, – откликнулся широкоплечий жрец, изо всех сил стараясь сохранить достоинство, – ты же знаешь, что натворил я, будучи… воином. Грехи мои тяжелее грехов всех инквизиторов, и стражей, и офицеров, вместе взятых!

– И все же ты – здесь, близ меня, не так ли?

– Так… но чувствую себя недостойным этого чуда…

Пророк одарил жреца лучезарнейшей из улыбок.

– А хотел бы ты чувствовать себя куда достойнее? Хотел бы проявить себя передо мною, как никто иной?

Теперь Гамуэль понимал, отчего был призван к Пророку один. Пророку угодно поручить ему нечто особое! Глаза жреца заблестели. О такой чести он не мог и мечтать.

– И жизнью, и даже душой пожертвую, если потребуется!

– Как тебе и надлежит, дитя мое. Такой исход вполне, вполне возможен. Дело отнюдь не из легких. Я должен быть твердо уверен, что ты завершишь его любой ценой.

– Клянусь, меня ничто на свете не остановит! Ничто! Только скажи, что я должен исполнить!

– Я, – безмятежно, сложив перед грудью ладони, ответил Пророк, – дарую тебе шанс совершить славный подвиг, своею рукой избавив мир от великого грешника, Ульдиссиана уль-Диомеда.

Несмотря на прямоту его выражений, Гамуэлю потребовалось несколько секунд, чтоб ухватить их суть. Но стоило ему понять, в чем состоит поручение, на лице его отразилась фанатичная целеустремленность.

– Я принесу тебе его голову!

– Его гибели вполне довольно. Ты умел и в обращении с чарами, коим я тебя выучил, и, что еще важнее, во всем, чему был научен жизнью.

Просияв, Гамуэль выпрямился во весь рост.

– Считай дело сделанным, господин! – воскликнул он, однако тут же кое в чем усомнился. – Прости мне этот вопрос… но ведь мы с Орис давным-давно предлагали нечто подобное, и ты не позволил…

Нестареющий юноша благосклонно кивнул.

– Ну, а теперь позволяю.

Для особы столь преданной Пророку, как жрец, этого ответа оказалось вполне довольно. С низким поклоном Гамуэль коснулся губами его руки.

– Будет исполнено, господин.

Опустив голову, он не заметил, как закаменело юное лицо Пророка.

– Да, Гамуэль, и я позабочусь об этом. Я позабочусь…

* * *

Мендельн, как мог, помогал Серентии вести эдиремов к великому городу, но понимал: дойди дело до разногласий, подчинятся они ей, не ему. Впрочем, это его устраивало вполне: не привык он как-то армиями командовать.

В первый день никто им препон не чинил. Деревни, лежавшие на пути, опустели еще до их приближения, и этому Мендельн был только рад: тем меньше шансов, что пострадают невинные да непричастные. Однако он понимал: скоро положение переменится, ведь столицы-то перед их приходом никто не оставит. В столице найдется немало тех, кто всеми силами постарается истребить эдиремов…