Лжец

— Ну, это растолковать несложно, — ответил Трефузис. — Представь себе систему, в которой числа соответствуют буквам алфавита. А равно единице, Б — двум, В — трем и так далее, тогда "Адриан" будет выглядеть как "Один — пять — восемнадцать — десять — один — пятнадцать", тебе понятно?

— Вполне…

— Это самая основная форма шифра, и любому обладателю даже самых посредственных умственных способностей потребуется лишь несколько секунд, чтобы прочесть написанное таким шифром сообщение. Предположим, однако, что мы с тобой заранее договорились, что слово… ну, например, "бисквит" означает "девятнадцать часов", а другое слово, к примеру "Десмонд", будет означать "Кафе "Флориан" на площади Св. Марка в Венеции".

— Понятно-понятно…

— Тогда мне остается только послать тебе весточку: "Пожалуйста, пришли мне сегодня несколько бисквитов, Десмонд", и ты будешь знать, что я хочу в семь вечера встретиться с тобой в кафе "Флориан". Это код, и взломать его невозможно, — разве что какой-то человек подслушает, как мы о нем договариваемся, или один из нас окажется таким дураком, что доверит его бумаге.

— Я понял, — сказал Адриан. — Но почему тогда не использовать одни только коды, раз их невозможно взломать?

— К сожалению, в военное время возникает необходимость передачи огромного количества непредсказуемой, подробной информации. Ожидать от ее получателя, что он запомнит тысячи различных кодовых слов, невозможно, а записывать их — дело небезопасное. Поэтому на практике использовалось сочетание двух этих систем. Сложный шифр, вскрыть который можно, лишь зная кодовое слово, а оно изменялось ежедневно. Так и работала "Энигма". И, даже научившись подбираться к ее шифрам, мы все равно нуждались в разведке, снабжавшей нас ключами, которые позволили бы взламывать коды каждый день. Это уже была моя работа — ну и конечно, твоего старого друга Хэмфри Биффена.

— Хэмфри Биффена?

— Насколько я знаю, он учил тебя французскому языку.

— Боже милостивый! Так Биффо тоже работал в Блетчли?

— Ну конечно. И Элен Соррел-Камерон, на которой он позже женился. Главное наше занятие состояло в том, чтобы догадаться, какие ключевые слова используются сегодня.

— Но как же вы с этим справлялись?

— Видишь ли, немцы настолько уверовали в несокрушимость "Энигмы", что стали замечательно небрежными в выборе ключевых слов на каждый день. Разведслужба поставляла нам имена связистов и шифровальщиков, служивших в немецкой Морской разведке, а мы с Хэмфри строили догадки. На каждого их служащего у нас имелись подробнейшие досье: что им нравится, что они любят, члены их семей, любовницы, вкусы по части музыки и еды… в общем, все. И мы каждый день пробовали разные идеи — кличку собаки кого-либо из связистов, любимый сорт пирожных или печенья, девичью фамилию, что-нибудь в этом роде. Как правило, решение мы в конце концов находили.

— Но немцы должны же были обнаружить, что вы взламываете их шифры, разве нет?

— Вот тут-то и кроется основная особенность такого рода работы. Наше дело сводилось к тому, чтобы предоставлять Военной разведке все, что мы расшифровали. А командование, как правило, ничего на основе полученных сведений не предпринимало.

— Почему?

— Потому что ни в коем случае не хотело, чтобы враг догадался, что мы читаем самые секретные его сообщения. Например, широко распространено мнение, будто Черчилля предупредили о предстоящем налете "Люфтваффе" на Ковентри, однако он ничего не сказал ни армии, ни авиации, опасаясь, что, если в этом районе будут введены дополнительные меры обороны, немцы поймут, что мы загодя узнали о рейде. Это навряд ли чистая правда, однако основной принцип демонстрирует. Кое-кто, разумеется, считает, что и адмирал Канарис, глава немецкой Морской разведки, прекраснейшим образом знал, что мы давно уже читаем сообщения "Энигмы", однако был настроен до того пробритански и с такой неприязнью относился к поведению фюрера, что не стал ничего предпринимать.

— Просто захватывающе, — сказал Адриан. — Господи, как мне хотелось бы находиться в то время рядом с вами.

— Ну, не знаю, — отозвался Трефузис. — Думаю, тебе бы это наскучило.

Он окинул взглядом ландшафт, вгляделся в дорожные указатели.

— До нашей станции обслуживания остается еще около пятидесяти километров. Теперь твоя очередь. Что происходило с тобой в юные годы? Много всякого, не сомневаюсь.

— О, не так уж и много, — сказал Адриан. — Как-то раз меня арестовали за хранение кокаина.

— Правда?

— Да. Я тогда жил с одним актером, а перед тем проработал несколько месяцев мальчиком напрокат.

— Мальчиком напрокат? — переспросил Тре-фузис. — Какая предприимчивость! Да еще и хранение кокаина? И ты сидел в тюрьме?

— Знаешь, сначала надо бы объяснить, почему меня выгнали из школы. На это уйдет километров двадцать. А потом уж я расскажу, что было после.

Глава девятая

I

Три часа просидел он над первой письменной работой, но так и не смог написать ни слова. Когда все закончилось, к нему подошла одна из девушек.

— Я все видела, Адриан Хили! Значит, не сумел ответить ни на один вопрос?