Лжецаревич

Эту запись Юрий Мнишек взял в конце мая[10], а в половине июня ему уже и этого показалось мало, и Димитрий выдал новое обязательство[11], дополнительное, по которому пан Юрий получал в наследственное владение два княжества — Смоленское и Северское. Заручившись такими обещаниями, Мнишек вовсе не желал медлить и торопил своего будущего зятя приступать к решительным действиям. Димитрий, однако, не торопился и только в конце лета порешил выступать. Перед выступлением он сделал смотр своему войску.

Был ясный августовский день. Легкий ветер развевал знамена и заставлял трепетать перья на шлемах. Димитрий в латах и шлеме объезжал войско. Он был задумчив. Воинский наряд более всего шел к нему, и «царевич» выглядел почти красивым.

Сердце Димитрия тревожно билось. Он сознавал, что до сих пор был только праздник, теперь наступали будни, время работы. Каковы-то эти будни окажутся? Лучше было не начинать, чем начать и не добиться: он уже привык к почету и власти; отказаться от этого — равнялось смерти. Но можно ли надеяться? У Бориса сотни тысяч воинов, а у него… И он окинул взглядом свое войско.

Вон хоругви панов. У всякого своя хоругвь, свой полк. Тут есть и «крылатые» гусары, и копейщики, и полки, устроенные по-казацки, и латники. Вон хоругвь Мнишка — тут начальствует сын пана Юрия — вон Дворжицкий, Фредро, Неборский. Это — цвет войска, надежда Димитрия. Дальше серая масса — это сброд, иногда небесполезный, чаще вредящий.

«Голь! — презрительно подумал Димитрий и попробовал приблизительно определить численность годного войска: полоса нарядных, хорошо вооруженных воинов почти тонула в массе голытьбы. — Дай Бог, чтобы набралось тысяч десять, — подумал Димитрий и тяжело вздохнул. — А там сотни тысяч. Э! Что думать!»

Он постарался ободриться.

В поле стояла глубокая тишина. Казалось, эта масса людей и коней окаменела, так она была неподвижна.

— Молодцы! — крикнул Димитрий, остановив коня.

— Виват, царевич! — вырвалось из тысяч уст.

И опять все смолкло. Этот возглас был для царевича лучшим лекарством.

«Э! С такими людьми можно дел натворить!» — подумал он, весело улыбнулся и тихо тронул коня.

— Ба! И ты тут?! Вот, не ждал! — воскликнул Димитрий, поравнявшись с одним из воинов.

На него из-под шлема смотрело угрюмо, почти злобно, красивое молодое лицо Станислава Щерблитовского.

— Не сердишься, значит, за мазурку? Ну, молодец! Служи хорошо, я тебя не забуду, — сказал царевич, отъезжая.

Пан Станислав проводил его недобрым взглядом и мрачно усмехнулся.

— Уж я-то тебе послужу! — пробормотал он сквозь стиснутые зубы.

Царевич в это время всматривался в лицо одного воина. Он положительно где-то его видел, но где — не мог припомнить.

— Где мы с тобой встречались? — спросил царевич воина.

Тот покачал головой.

— Нигде, царевич! Я тебя, конечно, видал, но ты меня — вряд ли: я недавно и сюда-то приехал.

— Нет, я тебя видел, — убежденно проговорил Димитрий и на мгновение задумался.

И в это время ему представилась лунная зимняя ночь, вой волков, двое путников, шум побоища.

— А! Вспомнил! — воскликнул он. — Не диво, что ты меня не помнишь — я видел тебя полумертвым. Не знаешь, жив ли боярин Белый-Туренин?

Спрашиваемый с удивлением смотрел на «царевича». Откуда он знает и его, и боярина?

— Да, жив и здоров, — ответил он.

— Увидишь, поклонись ему от… путевого товарища! — с улыбкой проговорил царевич и отъехал.

«Вряд ли скоро я увижу боярина!» — подумал Максим Сергеевич — это был он.

Отъехав недалеко, Димитрий опять остановился.

— Это ты, кажись, слухи пускал глупые про мою нынешнюю невесту, панну Марину, а? — сказал Димитрий, довольно неласково смотря на побагровевшее лицо тучного пана. — Будешь хорошо служить — я все позабуду, ну, а если плохо — смотри, поблажки не дам.

И Димитрий, громко смеясь, отъехал от оторопевшего, испуганно мигавшего глазами пана Чевашевского.

Достигнув середины войска, царевич остановился и скрестил руки на груди.

— Товарищи! — заговорил он с чувством. — Товарищи! Вас немного, но вы храбры — храбрым сам Бог помогает! Помогает Он и тем, кто стоит за правое дело, а вы за него стоите. Мы победим, товарищи, или… умрем. Иного нет. Кто может желать иного, тот пусть выйдет теперь же из этих рядов и удалится: он — не брат вам и мне не товарищ. Можно ли звать товарищем труса?

Он помолчал минуту.

— Никто не вышел? Итак, все со мною к славе и чести, к смерти или победе! Завтра в поход на Русь! И да поможет нам Бог! — царевич поднял руку к небу.

— И да поможет нам Бог! — крикнули тысячи голосов.

Димитрий обнажил саблю.

— Над нею клянусь победить с вами или умереть с вами! Что ваше — то мое, что мое — ваше! — сказал он.

— Клянемся, клянемся! Виват, царевич! Виват, Димитрий! На Русь, на Москву! — среди звона оружия ревели тысячи голосов.

На другой день 15 августа, войско выступило к Киеву. Там присоединились к войску две тысячи донских казаков, приведенных паном Михаилом Ратомским.

В половине октября самозванец перешел русскую границу.

Часть вторая

I. Не от мира сего