Лжецаревич

Свержение Лжецаря было давно уже решено боярами с Шуйским во главе, народ был подготовлен, запасся оружием и все чаще ссорился с ляхами, которым спуску не давал; вечером 16 мая уже были отмечены меловыми крестами дома, где жили ляхи, а самозванец оставался спокоен, хотя до него доходили тревожные слухи, смеялся над ними и не принимал мер.

В четыре часа утра 17 мая 1606 года зазвонили в Ильинской церкви. Колокола других церквей разом подхватили, и набат загремел по Москве.

Отовсюду, из всех улиц и переулков толпы громко шумевшего люда, гремя оружием, бежали к Лобному месту. Все сословия дружно соединились: боярский сын бежал рядом с крестьянином, торговый человек со стрельцом. Все это неистово вопило: «Смерть расстриге! Смерть ляхам!»

У Лобного места народ соединился с боярами. Князь Василий Шуйский воеводствовал над народным ополчением. Спасские ворота растворились. Шуйский въехал в Кремль, приложился к иконе в храме Успения.

— Во имя Божие! Идите на еретика! — и он указал им на царский дворец.

Толпы понеслись ко дворцу. Шуйского колотила нервная дрожь.

«Удастся ли?» — с беспокойством думал он. Потом у него мелькнуло в голове то, что уже не раз мелькало: «Кому после него быть царем?» И он мысленно ответил: «Мне!»

— Басманов! Поди узнай, чего они шумят! — приказал самозванец.

Петр Федорович выбежал в Сени и столкнулся с вломившимися мятежниками.

— Что вам надо?

— Подай расстригу! — слышались крики.

Басманов взглянул на красные, возбужденные лица, увидел сверкающие глаза, обнаженные сабли и в ужасе кинулся назад.

— Не пускайте! Бога ради, не пускайте! — крикнул он немцам, охранявшим двери.

Он вбежал в покой и крикнул:

— Москва бунтует!

— Москва бунтует? Да как она смеет? Вот я им покажу! — вскричал Лжецарь, раскрыл двери, выхватил секиру из рук немца и, махая, ею, яростно крикнул толпе: — Я вам — не Борис! Я покажу…

Что-то похожее на звериный рев было ему ответом. Раздались выстрелы.

Самозванец отскочил от двери. Дверь захлопнулась. Удары топоров посыпались на нее.

— Еретика! Расстригу! Басурмана! Подай! Подай! — ревела толпа.

— Что же делать? — растерянно спросил Лжецарь Басманова.

Тот пожал плечами:

— Не знаю. Я предупреждал. Попробую унять их.

И Басманов бесстрашно вышел к мятежникам.

— Побойтесь Бога! Что вы! Идите с миром домой — и царь на вас не будет гневаться…

— А ну! Молчи, еретичий холоп! Пошел в ад! — крикнул боярин Михаил Татищев и по самую рукоять вонзил нож ему в грудь.

Замертво падавшего Басманова подхватили десятки рук. Труп вытащили из сеней и сбросили с крыльца.

«Что он долго?» — думал самозванец с беспокойством и вдруг расслышал за дверьми насмешливый возглас:

— Сбросьте это падло с крыльца на потеху честным людям!

— Убит! Господи! Что мне делать? Что мне делать? — в ужасе шептал Лжецарь, метаясь по палате. Он впервые понял, что такое смертельный страх.

А дверь трещала от ударов топоров, поддавалась.

— Сейчас войдут! Неужели погибнуть?

Он озирался по сторонам, ища выхода. Взгляд его упал на окно, выходившее на Житный двор. Он растворил его и выпрыгнул. С пробитою головой и грудью, с вывихнутою ногою он без чувств протянулся под окном.

Мятежники, между тем, вломились в покой, искали самозванца.

Стрельцы, стоявшие на страже у дворца, не участвовали в мятеже. Они подняли его, отлили водой. Скоро мятежники его разыскали.

— Давайте еретика! — наступая на стрельцов, завопила толпа.

— Не выдадим, пока царица-инокиня[17] не скажет, что он ей не сын! — ответили стрельцы.

Стали ждать. Допрошенная царица покаялась в обмане и отреклась от самозванца. Последняя надежда несчастного рухнула. Его подняли и поволокли обратно во дворец.

Окровавленный, страдающий, одетый только в лохмотья рубахи, сидел он на полу, окруженный беснующейся толпой. Ничего царственного уже не оставалось в этом дрожащем, бледном человеке. Теперь он сам понял, что, если прежде, пожалуй, призадумались бы убить царя, одетого, как подобало его высокому положению, то теперь этого жалкого человека в отрепьях убьют без сострадания.

— Кто ты? — приступили к нему.

— Я Димитрий… Спросите мать… — слабым голосом ответил он.

— Врешь! Спрашивали ее! Ты бродяга, вор!

Раздались два выстрела, и самозванец упал мертвым, даже не охнув.

Теперь все накинулись на мертвеца. Его кололи, рубили. Потом сбросили с крыльца на труп Басманова. Внизу шумевшая толпа, в свою очередь, накинулась на безжизненное тело того, перед кем недавно трепетала. Нет ничего хуже раба, ставшего внезапно господином. Натешившись, положили трупы Лжецаря и Басманова близ Лобного места.

— Теперь за ляхов! Бей ляхов! Бей! — послышались крики, и толпа рассыпалась по городу.

XXXV. Счастье боярина Белого-Туренина

Разбуженный колокольным звоном и шумом народа Павел Степанович наскоро оделся и выбежал на улицу.

Там боярин замешался в толпу. Прежде всего она вынесла его к Лобному месту. Тут было что-то, напоминавшее водоворот. Масса люда теснилась и медленно крутилась вокруг одной точки.