Лживая взрослая жизнь

Как же я хохотала в тот день! Мне нравилась свобода, с которой Коррадо говорил о сексе, нравилось, что он потешается над своим братом и Анджелой. Создавалось впечатление, будто он по собственному опыту немало знает о том, чем занимаются парни с девушками: он то и дело называл на диалекте нечто, имеющее отношение к сексу, а потом на диалекте же объяснял, о чем идет речь. Хотя я и не все понимала из-за того, что не знала многих слов, я тихо, сдавленно хихикала, а по-настоящему хохотала, только когда он снова повторял “крыша поехала”.

Коррадо не разделял серьезное и забавное, секс вообще представлялся ему чем-то комичным. Ему — как я поняла — казалось одинаково комичным целоваться и не целоваться, обниматься и не обниматься. Но комичнее всех, по его мнению, выглядели его сестра Джулиана и Роберто, тот самый умненький приятель Тонино. Они любили друг друга с детства, но не признавались в этом, а теперь наконец-то стали парой. Джулиана совсем потеряла голову, она считала Роберто самым красивым, самым умным, самым храбрым, самым справедливым — а еще он верил в Бога больше самого Иисуса Христа, хотя тот и был Сыном Божьим. Все святоши в Пасконе, а также в Милане, где учился Роберто, думали так же, как и Джулиана, но, как сказал мне Коррадо, многие люди с головой на плечах не разделяли всеобщего восхищения Роберто. Среди них сам Коррадо и его друзья, например, тот самый парень с выпирающими зубами — Розарио.

— А может, вы ошибаетесь, может, Джулиана права? — спросила я.

Коррадо принял серьезный вид, но я сразу догадалась, что он притворяется.

— Ты не знаешь Роберто, но знаешь Джулиану. Ты была у нас в церкви и видела, как у нас танцуют, как Виттория играет на аккордеоне, какие там собираются люди. А теперь скажи: чьему мнению ты доверяешь — их или моему?

Уже смеясь, я ответила:

— Твоему.

— Тогда ответь, что мы с тобой можем сказать о Роберто?

— Что у него крыша поехала, — почти выкрикнула я и опять расхохоталась: я так смеялась, что у меня чуть не свело челюсть.

Чем дольше мы болтали, тем с большим удовольствием я думала о том, что нарушила правила. Я впустила в квартиру парня старше меня лет на шесть или семь, если не больше, и согласилась почти целый час весело болтать с ним о сексе. Постепенно я почувствовала, что готова и дальше нарушать правила. Коррадо это заметил, сверкнул глазами и сказал: “Хочешь, кое-что покажу?” Я отрицательно помотала головой, не прекращая смеяться. Коррадо тоже усмехнулся, расстегнул молнию и пробормотал: “Дай руку, хоть потрогаешь его”. Поскольку я смеялась, а руку не давала, он сам бережно взял ее. “Сожми, — велел он, — нет, так слишком сильно, вот, умница. Ты что, никогда не гладила того, у кого крыша поехала?” Он сказал так нарочно, чтобы я засмеялась, и я засмеялась, а потом прошептала: “Хватит, сейчас мама вернется”, а он ответил: “А мы ей тоже дадим потрогать того, у кого крыша поехала”. Как же мы хохотали, мне было до того смешно держать в руке эту короткую и твердую штуковину, что я сама вытащила ее наружу, подумав, что Коррадо меня даже не поцеловал. Я еще думала об этом, когда он попросил: “Возьми его в рот”, и я бы сделала это, в это мгновение я бы сделала все что угодно, лишь бы продолжать смеяться, но у него из штанов так пахнуло сортиром, что мне стало противно, к тому же он вдруг сам сказал: “Хватит”, забрал его у меня и засунул в трусы, застонав так, что мне стало страшно. Я смотрела, как Коррадо, закрыв глаза, откинулся на спинку кресла, просидел так несколько секунд, а потом словно очнулся, застегнул молнию, вскочил на ноги, глянул на часы и сказал:

— Мне пора бежать, Джанни, но мы с тобой так повеселились, что нам обязательно нужно увидеться снова.

— Мама меня никуда не пускает, мне надо учиться.

— Зачем тебе учиться, ты и так умная.

— Я не умная, меня завалили на экзаменах, оставили на второй год.

Он недоверчиво взглянул на меня.

— Да ты чего, быть такого не может! Меня ни разу не завалили, а тебя да? Это несправедливо, зачем такое терпеть? Знаешь, у меня с учебой вообще было никак. Диплом техника мне просто подарили, потому что я им понравился.

— Понравился? Ну ты и дурак.

— Значит, ты весело провела время с дураком?

— Да.

— Значит, ты и сама дурочка?

— Да.

Выйдя на лестничную площадку, Коррадо стукнул себя по лбу и воскликнул: “Чуть не забыл!” Потом он вытащил из кармана штанов мятый конверт и сказал, что явился, чтобы его доставить; конверт был от Виттории. Слава богу, он о нем вспомнил, а то тетя бы раскудахталась, как курица. Он специально сказал “курица”, чтоб насмешить меня забавным сравнением, но на этот раз я не засмеялась. Как только он вручил мне конверт и убежал вниз по лестнице, меня вновь охватила тоска.

Заклеенный конверт был помятым и грязным. Я быстро его открыла, пока не вернулась мама. Несколько строк, куча орфографических ошибок. Виттория написала, что поскольку я больше не звоню и не подхожу к телефону, я доказала, что не способна любить родных, что я такая же, как мои отец и мать, поэтому я должна вернуть ей браслет. Она пришлет за ним Коррадо.

4