Лживые боги. Интеллигентная тьма (СИ)

Я провертелась, пытаясь понять, откуда раздалось ехидное разоблачение, почти не слышно, сквозь эхо. «Не сходи с ума. Не сходи с ума, Элен» Жители, наверное, сочли за хмельную или скумозависимую, вывернувшую из-за угла заброшенного дома и направившуюся, сгорбившись, не поднимая головы, к воротам из города. За хлопком створ стало легче, тише, но теплое письмо было не разобрать в темноте по пути в Фаррагут.

Он позволил мне вернуться в форт через запасной быстрый ход, люк, ведущий из леса прямо в его жилище. Ключ, что он дал мне, был именно от него, не от убежища, как я думала. Уведомитель знал, что я буду возвращаться сюда, спланировал это заранее. Нога несколько раз соскальзывала с округлой металлической ступени. В судороге. Спустя время после борьбы с Очивой мышцы начали болеть и тянуть, отсылая меня снова и снова переживать этот день, под землю. Когда я спрыгнула с последней балки, Люсьен сидел ко мне в пол оборота возле кровати за столом с некими записями, – отложил их, обратив на меня продолжительный оценивающий взгляд.

«Он поймет. Он совершенно точно поймет», я боялась его и тысячу раз прощалась с жизнью, глядя, как уведомитель поднимается со стула. Его серьезный вид уже не выражал недовольство, но я всё еще усердно пыталась сдержать внутренний ком, не должна была показывать ему предательски покрасневшие глаза недостойного Душителя, еле переставляющего ноги, опирающегося о стену, застывшего в выражении мук, какие должны быть ему по плечу. И все же Люсьен улыбнулся, протянув в приглашающем жесте руку.

- Подойди, Дитя. Я помогу тебе пережить это.

По телу пробежала дрожь, я неуверенно зашагала дальше вперед, чтобы она завлекла меня, разрешая другой свободно одним движением убрать пряди, скрывавшие лицо, которого я так стыдилась, и поднять его, заставляя смотреть на Люсьена прямо, рискуя быть замеченной в еще одной слабости. За день я ощутила три вида объятий, и эти, в мягкости окутывающей черноты, последние, были жестокими. Ладонь касалась робы, готовая оттолкнуться, однако его пальцы загодя сжали выпачканный в крови каджита рукав дублета.

- Расскажи мне. Про каждого.

Я безнадежно покачала головой в ответ его просьбе. Силуэт уведомителя вновь становился нечетким. Улыбка исчезла с его губ, а я ощутила, как холодная влага ткани перемещается по коже под давлением, причиняя дискомфорт, наверх, по плечу, до шеи, где недавно смыкалась его рука и вновь опасно дотрагивалась до мягкой плоти, прижимая жизненно важные артерии.

– Природа боли идентична природе страха, Дитя. Научись смотреть ей в глаза, как смотришь на меня сейчас, говори о ней, прими её, и тогда Темное Братство будет процветать. Ты и я сегодня свершили то, что было угодно Матери Ночи, поэтому я помогу тебе, скажу то, что ты будешь повторять себе до тех пор, пока не останутся шрамы. Ты убила их, отправила своих темных братьев к Ситису раньше срока, и те, кто верен, будут служить Отцу Ужаса после смерти, как когда-нибудь будем служить ты и я. Живи со своей болью, перероди её в понимание и никогда не обрекай забвению имена предателей.

- Винсент…,- начала я, проглотив остаток предложения, на что уведомитель слегка нахмурился. – Перед смертью он попросил…

Я под надзором выудила из кармана адресованное ему «послание», разжала ладонь с амулетом, при взгляде на который капли все-таки покатились из уголков, как я ни старалась их сберечь. Глаза Люсьена тут же сверкнули неясной злобой – сдержано подняв шнурок с вампирским клыком на свету он резко швырнул его от себя куда-то в стену зала. Я не предполагала такой реакции. На движение я невольно вдохнула и зажмурилась, задрожала от мокрого одеяния в огромном зябком помещении, от волн горечи, пробегающих внутри, и даже более, чем от ужаса перед разоблачением. «Что это значило, Винсент?»

- Всё еще боишься, – тихо констатировал уведомитель, смерив меня взглядом.

- Нет. Здесь… холодно…, – оправдывалась я.

Люсьен положил ладони на мои дернувшиеся в напряжении плечи, опуская их, скользя по ним, хватаясь за смыкающиеся края моего испорченного дублета на шее и далее, освобождая и ломая проржавевшие застежки. Это никуда бы не привело, если бы я не захотела. Я чувствовала одиночество и чувство вины за то, что желала в этот момент теплоты, обливаясь слезами, вину перед ним, потому что он верил мне, перед семьей, перед Винсентом, потому что должный траур оскорбляют желания в моей голове. Уведомитель стягивал его с моих обнаженных плеч, смущая и пугая меня одновременно, принося освобождение от липнущего материала, так по-хозяйски бесцеремонно рассматривая тонкие ключицы, грудь и живот, переключаясь на мои глаза, окончательно оставив стоять перед ним без верхней части одежды. Люсьен отвернулся и взял с кровати тонкий шерстяной плед, чтобы накрыть меня им, а я не понимала, почему так спокойно позволяю ему делать с собой такие вещи, какие ранее невероятно возмутили бы меня.