Лживый брак

– Прежде чем вы что-то скажете, – говорит она вместо приветствия, – я хочу извиниться за то, что солгала вам тогда. Мне во что бы то ни стало нужно было получить материал. Я здесь всего несколько месяцев, и мне впервые представился шанс показать себя, и я зашла слишком далеко.

– А теперь? – Мой голос звучит холодно, поскольку я не собираюсь прощать ее. Мой гнев до сих пор не остыл. Эта женщина размахивала именем официантки у меня перед носом, словно морковкой. Иначе бы я ей не звонила. – Так что теперь? – Я опускаюсь на крыльцо, щурясь на солнце. – Вам все еще нужно во что бы то ни стало получить материал?

Она смеется, но в ее смехе больше иронии, чем веселья.

– Ну, мой шеф просто предложил мне выдать себя за сестру одного из пассажиров, чтобы разговорить вас.

Я отвечаю что-то неопределенное. Эта женщина один раз уже обманула меня. Кто может поручиться, что она не сделает это снова?

– Послушайте, я только хочу сказать, что терпеть не могу обманывать и намереваюсь загладить свою вину перед вами. И в качестве извинения кое-что вам скажу.

– Дайте угадаю. Имя официантки.

– Бывшей официантки. Ее зовут Тиффани Риверо, и она обслуживала некоего пилота и его шумных друзей, пока те не расплатились без четверти три утра в день катастрофы, выложив больше шести тысяч долларов.

У меня глаза лезут на лоб от ее слов и от суммы.

– Люди тратят шесть тысяч долларов в ночном клубе?

– Да, если они хлещут шампанское как лимонад, а эти ребята так и делали. А еще глотали колеса, будто это «Тик-так».

Я глубоко вздыхаю, производя в уме подсчеты. Если первый рейс в Атланту вылетает около шести утра, значит, из клуба пилот должен был сразу ехать в аэропорт, то есть перед полетом он практически не спал, не говоря уже о том, что именно и в каких количествах употреблял в ту ночь.

– Мы не знаем наверняка, пил ли пилот.

– Тиффани говорит, что пил. Они все напились в хлам. А самое интересное – все, что она рассказала мне, она рассказала и представителям «Либерти эйрлайнс». И что они ответили? Что она, должно быть, ошибается, что существуют процедуры и протоколы, призванные гарантировать: пилот не войдет в кабину, если не будет стопроцентно трезв и способен полностью оценивать ситуацию. Они пытались заставить ее думать, что ей все это показалось.

Я чувствую ужасный холод внутри, который расползается по всему телу, словно раковая опухоль. В «Либерти эйрлайнс» знают о том, что пилот был на холостяцкой вечеринке с алкоголем и наркотиками, но они ничего не сделали. Они просто промолчали. Я думаю о семьях, которые видела в аэропорту и на траурной церемонии, об их слезах и их почти физически ощутимом горе, и волна беспомощной ярости почти сбивает меня с ног. Уилл мертв из-за безответственности пилота и халатности авиакомпании.

– Почему вы мне все это рассказываете? Я полагаю, эта история скоро появится на первых страницах газет и в интернет-изданиях по всему миру.

– Вы правы, но меня мучают угрызения совести, и я хотела, чтобы вы узнали обо всем первой. И еще мне нужно было убедиться, что вы понимаете, каких ожидать последствий. – Она медлит, повисает недолгое, но тяжелое молчание, и ее шутливый тон становится серьезным. – Будет расследование, Айрис, и, если эта девица Тиффани не врет, если все, что она говорит, подтвердится, вы и другие семьи возьмете «Либерти эйрлайнс» за яйца.

19

Когда я сворачиваю за угол к «Инман-Парк», Ник стоит на тротуаре, в кулаке у него зажаты две бутылки с водой. Белокурые волосы, громадные руки и ноги, рыхлый живот, выпирающий из-под заправленной в брюки рубашки, словно наполовину надутый баллон. Должно быть, мне было даже хуже, чем я думала, если я не запомнила его на церемонии прощания. Большой и грузный, он точно не из тех парней, кого можно не заметить. Пара, судя по их виду, абсолютно новеньких, только что из коробки, кроссовок «Найк» выглядывает из-под брюк цвета хаки, и мне внезапно становится неудобно, что я вытащила его гулять посреди рабочего дня.

– Здравствуйте, Ник.

– Здравствуйте, Айрис. Спасибо, что согласились встретиться со мной. Вы готовы?

Я пытаюсь уловить его настроение, но его глаза скрыты большими темными солнечными очками, а интонация и выражение лица сдержанны.

– Всегда готова.

Сейчас я совершенно уверена: о чем бы Ник ни собирался со мной разговаривать, это не сулит ничего хорошего. Иначе с чего ему звонить мне шесть раз за каких-нибудь пару дней и настаивать на личной встрече? Если у меня и были сомнения, его приветствие и язык тела только что развеяли их, превратив мои подозрения в страх, такой же темный и липкий, как смола.

Он протягивает мне бутылку, холодную как лед и запотевшую, и мы направляемся по аллее, ведущей к тропе, в тяжелом молчании, от которого у меня начинает сосать под ложечкой.