Лживый век

Еще при Сталине в стране сформировался внушительный корпус Героев Советского Союза и Социалистического Труда, кавалеров ордена Ленина и других орденов. Практика вручения советских орденов отнюдь не пресеклась со смертью вождя, а получила дальнейшее развитие. Власти охотно вручали почетные награды машинистам паровозов и капитанам пароходов, комбайнерам и шахтерам. Затем стали награждать спортсменов — победителей престижных международных состязаний, и даже клоунов, имевших успех за границей в ходе гастрольных турне советских цирковых коллективов по разным странам. Шла «холодная война», поэтому награды подчеркивали, что битвы идут на разных фронтах, и родина чтит всех своих героев. А место подвигу находилось в любой сфере деятельности. Разумеется, советские граждане гордились наградами и званиями и прочими знаками отличий и очень ценили свои знакомства с такими примечательными людьми, отмеченными партией и правительством. Жители СССР искренне почитали тех людей, которых следовало почитать в данный период времени и старались не вспоминать о тех, о ком вспоминать не следовало. Причем, переход от почитания к остракизму, а от остракизма к последующей «реабилитации» какого-нибудь государственного деятеля или видного ученого (писателя, артиста и т. д.)) происходил довольно легко, по схеме: как приказали, так и сделали. Благодаря такому своеобразному психологическому состоянию (лжерелигиозного послушания) советские люди вполне серьезно относились к псевдонаукам и псевдопрофессорам, которые в каждом вузе неутомимо разглагольствовали о неизбежности победы коммунизма. С неподдельным интересом читали и даже обсуждали романы и художественные фильмы, которые в любом другом нормальном обществе никто бы не читал и не смотрел.

Это было поистине фантастическое время, где придуманные агитпропом герои соседствовали с подлинными героями, а точно сформулированные физико-химические зависимости переплетались с бодрыми заверениями властей, что «близится эра светлых годов». Лозунговые рифмоплеты собирали тысячные аудитории на свои выступления, а затем та же публика, у себя дома, с таким же неподдельным интересом читала томики стихов подлинных поэтов (Пушкина, Лермонтова, Тютчева). Смутная тяга к прекрасному срасталась в сознании людей с самыми нелепыми иллюзиями. А вот праведникам, ушедшим в глубокое подполье, не верили, и пророков, осмелившихся подать свой голос посреди повсеместного молчания, охотно травили и затаптывали.

В истории русского храмовоздвижения, на переломе XVII–XVIII в.в. имел место короткий, но весьма примечательный период распространения т. н. «нарышкинского стиля». Здания церквей возводили высокие, стройные, состоящие из нескольких четвериков (реже восьмериков), поставленных друг на друга и слегка сужающихся кверху. Нижний четверик, самый крупный, символизировал крестьянство, которое в ту эпоху многократно превосходило по численности все прочие сословия России вместе взятые. Затем шел ярус, обозначающий посадских людей (ремесленников и торговцев), а следующий «камень» представлял духовенство (белое и черное), над которым возвышался самый маленький по размерам четверик, представляющий собой родовую знать. Золотой купол такой церкви символизировал царский престол, который, в свою очередь, выступал основанием для вознесенного к небу кружевного креста. Так показывалась нерасторжимая связь между Хозяином земли русской с метафизическими сферами, предопределяющими ход развития страны. Эти великолепные, пропорционально сложенные храмы органично воплощали в себе идею сословного общества и, будучи единым целым, возвышались в городах и селах в качестве незыблемых столпов истины.

По вполне понятным причинам марксисты взорвали львиную долю таких церквей, что, в свою очередь, также символизировало полное крушение русского общества. Но, если всмотреться в последовательность этапов становления и роста могущества ЦКД, то поневоле возникают ассоциации с упомянутыми храмами, выстроенными в «нарышкинском стиле». Только возведение нового храма-государства шло с точностью до наоборот.