к Мери Чаворт. И он, видимо, бессознательно конструировал свой
роман с Сушковой, ориентируясь на этот эпизод биографии Байрона.
Об этом подробнее см.: Г л а с с e А. Лермонтов и Е. А. Сушкова. —
О петербургском этапе взаимоотношений Лермонтова с Суш-
ковой, помимо ее воспоминаний, известно также из письма поэта
к А. М. Верещагиной и из неоконченного романа «Княгиня
Лиговская».
«Вступая в свет, я увидел, что у каждого был какой-
нибудь пьедестал: богатство, имя, титул, покровитель
с т в о , — писал Лермонтов своей приятельнице весной
1835 г. из П е т е р б у р г а . — ...я увидел, что если мне
удастся занять собою одно лицо, другие незаметно
тоже займутся мною, сначала из любопытства, потом
из соперничества.
Я понял, что m-lle С, желая
ческое выражение), легко скомпрометирует себя ради
меня; потому я ее и скомпрометировал, насколько было
возможно, не скомпрометировав самого себя: я обра
щался с нею в обществе так, как если бы она была мне
516
близка, давая ей чувствовать, что только таким обра
зом она может покорить меня... Когда я заметил, что
мне это удалось, но что еще один шаг меня погубит,
я прибегнул к маневру. Прежде всего в свете я стал
более холоден с ней, а наедине более нежным, чтобы
показать, что я ее более не люблю, а что она меня
обожает (в сущности, это неправда); когда она стала
замечать это и пыталась сбросить ярмо, я в обществе
первый покинул ее, я стал жесток и дерзок, насмешлив
и холоден с ней, я ухаживал за другими и рассказывал
им (по секрету) выгодную для меня сторону этой
истории.
моего поведения, что сначала не знала, что делать,
и смирилась, а это подало повод к разговорам и придало
мне вид человека, одержавшего полную победу».
И далее: «Но вот смешная сторона истории: когда
я увидал, что в глазах света надо порвать с нею,
а с глазу на глаз все-таки еще казаться ей верным,
я живо нашел чудесный способ — я написал анонимное
письмо:
четырех страницах! Я искусно направил это письмо
так, что оно попало в руки тетки; в доме гром и молния.
На другой день еду туда рано утром, чтобы, во всяком
случае, не быть принятым. Вечером на балу я с удивле
нием рассказываю ей это; она сообщает мне ужасную
и непонятную новость, и мы делаем разные предполо
жения — я все отношу на счет тайных врагов, которых
нет; наконец, она говорит мне, что ее родные запрещают
ей разговаривать и танцевать со м н о ю , — я в отчаянии,
но остерегаюсь нарушить запрещение дядюшек и тетки.
Так шло это трогательное приключение, которое, конеч
но, даст вам обо мне весьма лестное мнение. Впрочем,
женщина всегда прощает зло, которое мы причиняем
другой женщине (
пишу романов — я их делаю.
Итак, вы видите, я хорошо отомстил за слезы, кото
рые меня заставило пролить 5 лет тому назад кокет
ство m-lle С.» (
Ни в письме, ни в романе Лермонтов не старается оправдать
свой поступок, объясняя его местью за кокетство и тщеславными
побуждениями. Из писем М. А. Лопухиной и А. М. Верещагиной
выясняется также, что обе его приятельницы были против Сушковой
517
и ее брака с Лопухиным. Как следует из письма Лермонтова, в не
дошедшем до нас письме Лопухиной содержался какой-то неблаго
приятный отзыв о Сушковой. А. М. Верещагина, видимо, имела
в виду интересы М. А. Лопухиной.
Е. А. Ган, пересказывая содержание тетради, полученной от
Сушковой для прочтения и излагавшей «тайную историю» ее жизни,
передает следующий эпизод. Однажды в Москве, войдя в отсутствие
Верещагиной в ее комнату, Сушкова увидела на столе письмо Лер
монтова, в котором он писал: «Будьте спокойны, милая кузи
на. Мишель
вает его князем Мишелем
m-lle Сушковой. Я играл двойную игру, которая уда
лась мне превосходно. Кокетство m-lle Сушковой
хорошо наказано! Она так очернена в глазах Мишеля,
что он к ней чувствует одно презрение; мне же удалось
лестью вскружить ей голову и даже внушить ей страсть,
которая мне неприятна... Не так-то легко будет мне
от нее отделаться! Зато цель наша достигнута, а что
касается до m-lle Сушковой — будь с ней что будет!..»
«Тогда только Катя п о н я л а , — добавляет Г а н , — что
бедные родственницы князя, Александрина и мать ее,
живя с ним вместе и на его счет, отнюдь не желали,
чтоб он женился, да еще на девушке без состояния»
( С у ш к о в а Е. ( Х в о с т о в а Е. А.) Записки, 1812—1841 гг. Л.,
1928, с. 303—304).
На эту публикацию последовало возмущенное возражение
Е. Бакуниной, которая утверждала, что она знала Верещагину и ее
мать, и они, имея свое достаточное состояние, ни в какой мере