М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников

в Зимнем дворце живых картин по мотивам «Демона» (Филарет.

Письма митрополита московского к архимандриту Антонию, т. 3.

М., 1883, с. 410).

Возможно, что в известной степени под этим влиянием Муравьев,

сознавая значение лермонтовского творчества, не может воздер­

жаться от вопроса: «Отчего не изберет он более высокого предмета

для столь блистательного таланта?», а присутствуя на чтении

«Демона» в домашней обстановке, настаивает на том, чтобы диалог

Тамары с Демоном о боге был отмечен «как не отвечающий цензур­

ным условиям» (см. воспоминания Д. А. Столыпина, с. 204—205).

В то же время в 1835—1836 гг. он через Мордвинова хлопотал

о постановке на сцене драмы «Маскарад».

В 1916 г. в Лермонтовский музей в Петербурге поступил портрет

А. Н. Муравьева от В. А. Шаховского, считавшего его работой Лер­

монтова. Но тщательное исследование художественной манеры,

в которой он выполнен, и некоторых других сопутствующих обстоя­

тельств ставит под сомнение авторство Лермонтова (см.: Г р и г о -

18 Лермонтов в восп. совр.

545

р ь я н К. H. Живопись Лермонтова. — Исследования и материалы,

с. 273—274). К тому же в воспоминаниях самого Муравьева нигде

не упоминается о его портрете работы Лермонтова.

Воспоминания Муравьева правдиво передают тревожную атмо­

сферу, царившую в столице в дни гибели Пушкина, и показывают,

какие опасения вызвало у царского правительства стихотворение

Лермонтова «Смерть Поэта» и особенно его заключительные строки.

ЗНАКОМСТВО С РУССКИМИ ПОЭТАМИ

(стр. 236)

1 А. Н. Муравьеву не были известны юношеские поэмы Лер­

монтова.

2 Сходство между Лермонтовым и Хомяковым отмечала

и С. Н. Карамзина (см. с. 277 наст. изд.).

3 Мемуарист имеет в виду драму «Маскарад».

4 Александр Николаевич Мордвинов.

5 Достоверность воспоминаний Муравьева ставилась под сомне­

ние на том основании, что в своей книге «Описания предметов

древности и святыни, собранных путешественником ко святым мес­

там» (Киев, 1872) Муравьев относит «Ветку Палестины» к 1836 г.

(так же датирована она и в прижизненном сборнике стихотворений

Лермонтова). Об этом см.: Б а р а н о в В. В. Достоверен ли коммен­

тарий к стихотворению М. Ю. Лермонтова «Ветка Палестины». —

Ученые записки Калужского пед. ин-та, 1960, вып. 8, с. 55—61.

Однако следует, вероятно, предполагать контаминацию автором двух

эпизодов. Если «Ветка Палестины» написана действительно в 1836 г.,

то это еще не опровергает написанного мемуаристом о событиях

1837 г., относящихся к истории стихотворения «Смерть Поэта». А то,

что Муравьев и его палестинские реликвии имели отношение к соз­

данию «Ветки Палестины», подтверждается надписью в наборной

копии стихотворения, зачеркнутой впоследствии: «Посвящается

A. M—ву». И, конечно, не случайно Муравьев подарил Лермонтову

свою «пальмовую ветвь», о чем упоминают А. П. и Э. А. Шан-Гирей.

6 В те годы среди Столыпиных не было ни одного со званием

флигель-адъютанта. По предположению современного исследователя

И. П. Стамболи, в воспоминаниях речь идет об Алексее Григорьевиче

Столыпине (ок. 1805—1847), который получил звание флигель-

адъютанта позднее, 4 января 1846 г. По другому предположению,

высказанному И. Л. Андрониковым, мемуарист ошибочно указал

звание камер-юнкера Н. А. Столыпина.

7 Следует иметь в виду, что Глебов попал в плен уже после

смерти Лермонтова.

8 Лермонтов читал Муравьеву «Мцыри» летом 1839 г. Дата

окончания поэмы в рукописи — 5 августа 1839 г. Летом 1840 г. поэт

был на Кавказе.

546

9 Вторичная ссылка Лермонтова на Кавказ объясняется не

стремлением уберечь его от дуэли с Барантом (дуэль состоялась),

а враждебным отношением к нему со стороны Николая I, восполь­

зовавшегося первым удобным случаем для того, чтобы удалить поэта

из столицы.

10 Версия о желании Мартынова отказаться от поединка может

исходить только от него самого. Все известные источники опровер­

гают это.

Е. А. АРСЕНЬЕВА

Елизавета Алексеевна Арсеньева (урожд. Столыпина; 1773—

1845) — бабушка М. Ю. Лермонтова со стороны матери. Она ни­

сколько не преувеличивала, когда писала: «Он один свет очей моих,

все мое блаженство в нем».

«По рассказам знавших ее в преклонных л е т а х , —

писал П. А. В и с к о в а т о в , — Елизавета Алексеевна была

среднего роста, стройна, со строгими, решительными,

но весьма симпатичными чертами лица. Важная осанка,

спокойная, умная, неторопливая речь подчиняли ей

общество и лиц, которым приходилось с нею сталки­

ваться. Она держалась прямо и ходила, слегка опираясь

на трость, всем говорила «ты» и никогда никому не

стеснялась высказать, что считала справедливым.

Прямой, решительный характер ее в более молодые

годы носил на себе печать повелительности и, может

быть, отчасти деспотизма, что видно из отношений ее

к мужу дочери, к отцу нашего поэта. С годами, под

бременем утрат и испытаний, эти черты с г л а д и л и с ь , —

мягкость и теплота чувств осилили и х , — хотя строгий

и повелительный вид бабушки молодого Михаила

Юрьевича доставил ей имя Марфы Посадницы среди

молодежи, товарищей его по юнкерской школе.

В обширном круге ее родства и свойства именовали