М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников

Я прозвала его своим чиновником по особым поруче­

ниям и отдавала ему на сбережение мою шляпу, мой

зонтик, мои перчатки, но перчатки он часто затеривал,

и я грозила отрешить его от вверенной ему должности.

Один раз мы сидели вдвоем с Сашенькой в ее каби­

нете, как вдруг она сказала мне: «Как Лермонтов

влюблен в тебя!»

— Лермонтов! Да я не знаю его и, что всего лучше,

в первый раз слышу его фамилию.

— Перестань притворяться, перестань скрытничать,

ты не знаешь Лермонтова? Ты не догадалась, что он

любит тебя?

— Право, Сашенька, ничего не знаю и в глаза

никогда не видала его, ни наяву, ни во сне.

— Мишель, — закричала она, — поди сюда, пока­

жись. Cathérine утверждает, что она тебя еще не рас­

смотрела, иди же скорее к нам.

— Вас я знаю, Мишель, и знаю довольно, чтоб долго

помнить вас, — сказала я вспыхнувшему от досады Лер­

монтову, — но мне ни разу не случилось слышать вашу

фамилию, вот моя единственная вина, я считала вас, по

бабушке, Арсеньевым.

— А его вина, — подхватила немилосердно Сашень­

к а , — это красть перчатки петербургских модниц,

вздыхать по них, а они даже и не позаботятся осведо­

миться об его имени.

Мишель рассердился и на нее и на меня и опрометью

побежал домой (он жил почти против Сашеньки); как

мы его ни звали, как ни кричали ему в окно:

Revenez donc tantôt

Vous aurez du bonbon *, —

но он не возвращался. Прошло несколько дней,

а о Мишеле ни слуху ни духу; я о нем не спрашивала,

мне о нем ничего не говорила Сашенька, да и я не

любопытствовала разузнавать, дуется ли он на меня

или нет.

День ото дня Москва пустела, все разъезжались по

деревням, и мы, следуя за общим полетом, тоже соби­

рались в подмосковную, куда я стремилась с нетерпе-

* Возвращайтесь же скорее, вы получите конфеты ( фр.) .

87

нием, — так прискучили мне однообразные веселости

Белокаменной. Сашенька уехала уже в деревню, кото­

рая находилась в полутора верстах от нашего Больша­

кова, а тетка ее Столыпина жила от нас в трех вер­

стах 5, в прекрасном своем Средникове; у нее гостила

Елизавета Алексеевна Арсеньева с внуком своим Лер­

монтовым. Такое приятное соседство сулило мне много

удовольствия, и на этот раз я не ошиблась. В деревне

я наслаждалась полной свободой. Сашенька и я по

нескольку раз в день ездили и ходили друг к другу,

каждый день выдумывали разные parties de plaisir: *

катанья, кавалькады, богомолья; то-то было мне

раздолье!

В это памятное для меня лето я ознакомилась с чуд­

ными окрестностями Москвы, побывала в Сергиевской

лавре, в Новом Иерусалиме, в Звенигородском монасты­

ре 6. Я всегда была набожна, и любимым моим воспоми­

нанием в прошедшем остались эти религиозные поезд­

ки, но впоследствии примешалось к ним, осветило их

и увековечило их в памяти сердца другое милое воспо­

минание, но об этом после...

По воскресеньям мы уезжали к обедне в Средниково

и оставались на целый день у Столыпиной. Вчуже от­

радно было видеть, как старушка Арсеньева боготвори­

ла внука своего Лермонтова; бедная, она пережила всех

своих, и один Мишель остался ей утешением и подпо­

рою на старость; она жила им одним и для исполнения

его прихотей; не нахвалится, бывало, им, не налюбуется

на него; бабушка (мы все ее так звали) любила очень

меня, я предсказывала ей великого человека в косола­

пом и умном мальчике.

Сашенька и я, точно, мы обращались с Лермонто­

вым, как с мальчиком, хотя и отдавали полную справед­

ливость его уму. Такое обращение бесило его до край­

ности, он домогался попасть в юноши в наших глазах,

декламировал нам Пушкина, Ламартина и был неразлу­

чен с огромным Байроном. Бродит, бывало, по тенистым

аллеям и притворяется углубленным в размышления,

хотя ни малейшее наше движение не ускользало от его

зоркого взгляда. Как любил он под вечерок пускаться

с нами в самые сентиментальные суждения, а мы, чтоб

подразнить его, в ответ подадим ему волан или веревоч­

ку, уверяя, что по его летам ему свойственнее прыгать

* увеселительные прогулки ( фр.) .

88

и скакать, чем прикидываться непонятым и неоце­

ненным снимком с первейших поэтов.

Еще очень подсмеивались мы над ним в том, что он

не только был неразборчив в пище, но никогда не знал,

что ел, телятину или свинину, дичь или барашка; мы

говорили, что, пожалуй, он со временем, как Сатурн,

будет глотать булыжник. Наши насмешки выводили его

из терпения, он споривал с нами почти до слез, стараясь

убедить нас в утонченности своего гастрономического

вкуса; мы побились об заклад, что уличим его в против­

ном на деле. И в тот же самый день после долгой про­

гулки верхом велели мы напечь к чаю булочек с опил­

ками! И что же? Мы вернулись домой утомленные, раз­

горяченные, голодные, с жадностию принялись за чай,

а наш-то гастроном Мишель, не поморщась, проглотил

одну булочку, принялся за другую и уже придвинул

к себе и третью, но Сашенька и я, мы остановили его за

руку, показывая в то же время на неудобосваримую для

желудка начинку. Тут не на шутку взбесился он, убежал

от нас и не только не говорил с нами ни слова, но даже

и не показывался несколько дней, притворившись

больным.

Между тем его каникулы приходили к концу, и Ели­

завета Алексеевна собиралась уехать в Москву, не ре­