М.О.Рфий

Перед сценой, где играл какой — то малоизвестный ансамбль, уже успела собраться толпа зевак. Одни просто стояли, другие топтались на месте и дергались в такт музыке. Черные звуковые колонки своей электронной начинкой заставляли пульсировать вокруг себя холодный осенний воздух. Даже глухой мог ощутить своей кожей эти незамысловатые ритмы. У самой сцены в одиночестве чуть ли не вприсядку выплясывала пьяная бомжиха. На ее перепитом, опухшем, разукрашенном синяками лице блуждала бессмысленная улыбка. Бомжиха приседала, размахивала руками и кричала в каком — то исступлении: «Опа — на! Опа — на! На — на — на!» Корнеев не мог оторвать взгляда от этой дикой картины. Ни жалости, ни осуждения он не чувствовал к этой падшей женщине. Скорее он ощутил какую — то вину. Неосознанную, неосмысленную, но все- таки вину. Словно именно он, а не кто другой, виновен в судьбе этой несчастной. Вспомнились слова подвыпившего коллеги: «Все мы клятвопреступники. Такую страну проспали!»

Он изо всех сил старался вернуть себе ту легкость и приподнятость, что ощутил при выходе из ресторана, но чувство вины навязчиво возникало вновь и вновь. Так бывает в осеннем лесу. Только с брезгливостью снимешь налипшую на лицо паутину, сделаешь пару шагов, и все повторится вновь.

— Пойдем отсюда. — Корнеев взял за руку Надю.

— А танцевать мы больше не будем сегодня? Куда ты спешишь? Дома детки некормленые? Или опять «бомбить» намылился ночью? — Надя говорила возбужденно и с нескрываемым вызовом. Корнеев хотел было списать эту перемену в настроении на счет крепости коктейля «Б–52», но все оказалось сложнее.

— А хотя бы и «бомбить». Что ты имеешь против?

— Против?! — Надя рассмеялась ему в лицо. — Не ценишь ты себя, Коля. С двумя высшими образованиями, академию на отлично закончил, голова на плечах, сам мужчина видный… А в итоге?!! Так и будешь мятые десятки по городу сшибать?! Проснись! Кругом уже совсем другая жизнь. Кому нужна твоя честность? И пойми, наконец, той страны, которой ты так уперто служишь до сих пор, уже нет! Распилили твою страну!

Вечер был безнадежно испорчен. Из последних сил Корнеев сдерживал себя, чтобы не наговорить лишнего, но грубость все — таки вылетела.

— Ну вот, уже визажисты меня учить жизни начали…

Надя вспыхнула быстрее и ярче сегодняшнего коктейля, ее каблучки застучали прочь по аллее.

Николай не планировал сегодня «бомбежки», но после размолвки ему захотелось как можно быстрее сесть за руль своей верной «ласточки». Именно за рулем он быстрее всего приходил в душевное равновесие. Дорога успокаивала его, дарила надежду. Если человек куда — то едет — значит у него есть цель.

…Скрипнув, ржавая калитка стоянки распахнулась. Дядя Федор закрывал ее на замок только после двенадцати ночи. Кузя не стал предательски лаять, радостно вилял хвостом и жался к ногам. Брюки Николая сразу же покрылись рыжей шерстью. Корнеев почесал Кузю за ухом и, пригнувшись, чтобы Федор Иванович из окна сторожки не заметил его появления, прошел к своему боксу.

Разложив по максимуму сиденья «жигулей», Корнеев, как всегда, помянул тихим и неласковым словом конструктора «семерки», который так ничего и не придумал, чтобы выровнять подголовники передних кресел с диваном задних сидений: «Чтоб ты всю жизнь спал на таких горбатых нарах».

Для Николая это неудобство было, пожалуй, самым значительным в его доме на колесах. Все остальные погрешности «бестселлера отечественного «автопрома» можно было устранить путем протяжки и регулировки.

Корнеев быстро согрелся в десантном спальном мешке и, немного поворочавшись в поисках оптимальной позы, уснул.

Проснулся Николай от какого — то непонятного звука: как будто кто — то кинул тяжелую мокрую тряпку на капот автомобиля. Он вздрогнул, открыл глаза и осмотрелся. В гараже было относительно светло: сквозь широкую щель между шифером крыши и стеной бокса бил яркий свет полной Луны. Легко можно было разглядеть не только стеллажи, но и всю рухлядь, которая на них располагалась. От выпитого накануне болела голова, давил страшный сушняк.

Причину шума удалось определить не сразу. Только присмотревшись, Николай разобрал, что черное пятно, расположенное прямо перед ним на ветровом стекле машины, не что иное, как брюхо огромной серой крысы. Она вцепилась передними лапами в дворники «жигулей» и с интересом их обнюхивала. Николай не издал никакого шума, а только открыл глаза, но крыса своим каким — то шестым чувством уловила опасность и притаилась.

«Вот так встреча! Здравствуй, Лариска, старая моя «заочница», — подумал Николай и, затаив дыхание, стал разглядывать ночную хозяйку своего гаража. О её существовании он знал давно. Погрызенные и просто съеденные вещи, «картечь» помета на стеллажах недвусмысленно говорили о присутствии незваного постояльца. Корнеев периодически рассыпал в боксе яд, ставил капканы, но проку ни от первого, ни от второго не было. Капканы покрывались пылью, яд съедался, а Лариска продолжала здравствовать и с энтузиазмом грызла все подряд.