М. П. Одинцов

был твердый, слов особых не подыскивал. Обучаясь у него, Михаил Одинцов особенно хорошо уяснил, что это только со стороны небесно-голубые петлицы военного летчика кажутся легкими. Калашников

помог глубоко понять, что небо — место службы суровое.

Пройдет четыре с лишним десятилетия после того, как Михаил Петрович стал воздушным бойцом и уже

дважды Героем Советского Союза, генерал-полковником авиации, когда он сделает такой вывод:

— Много позже мне стало понятно, что это были не просто добрые встречные, а люди, выполнявшие

волю партии... Да, пожалуй, во всей моей жизни не было ни одного сколько-нибудь заметного взлета-

поворота, чтобы это не было связано с коммунистами [36] — с их словом, делом, примером, участием в

моей судьбе...

Обращаясь к молодежи в журнале «Крылья Родины» со статьей «Верность знамени Отчизны», он

напишет о земле, которая дала ему силу взлета:

«Я родился и провел юность на Урале. На моих глазах край уникальной кладовой почти всех элементов

таблицы Менделеева превращался волею партии в могучий арсенал социалистической промышленности.

Восторженно радовались мы каждой очередной победе в социалистическом преобразовании Родины. Под

великим ленинским знаменем, под алым флагом Отчизны советские люди отдавали все силы и пыл

горячих сердец делу укрепления экономического и оборонного потенциала Страны Советов.

Крепить оборону нас заставила суровая международная обстановка. Над Европой сгущались черные

тучи. Варвары с паучьей свастикой на рукавах уже заливали кровью мирные города и села ряда стран.

Военное лихолетье приближалось к нашим рубежам.

Коммунистическая партия принимала все меры к повышению обороноспособности страны как на земле, так и в воздухе. Был брошен клич: «Дадим Родине сто тысяч летчиков!»

По зову партии, по велению патриотического долга комсомольцы тридцатых годов, полностью сознавая

свою ответственность за безопасность Отчизны, шли в авиацию, в широко распахнутые двери множества

аэроклубов Осоавиахима, в авиаучилища.

Волны авиационного энтузиазма молодежи стремительно накатывались по стране. Захватили они и меня

с моими сверстниками. Жаждой знаний, стремлением быть полезными Родине жили в те дни юноши и

девушки Свердловска. Остановка трамвая номер четыре на углу улицы Малышева стала самой

оживленной. После работы на заводах, занятий в институтах [37] и техникумах ребята и девчата спешили

на аэродром и в классы аэроклуба. Учились летному делу самозабвенно.

Это было время бурного расцвета авиационного спорта в стране. Сердце и по сей день испытывает

радость при воспоминании красочных авиационных праздников в Кольцове. Нашим лозунгом были слова

песни: «Все выше и выше, и выше!»

В уральском небе я выполнил первый полет и совершил первый парашютный прыжок. Для меня и

многих моих однолеток главной взлетной площадкой в небо и вообще в жизнь стал Свердловский

аэроклуб. В нем мы осваивали теоретические азы летного дела, здесь впервые поднялись в воздух.

Да, родной авиации мы отдавали всю свою энергию, страсть, способности. Девизом каждого из нас было:

«Когда страна быть прикажет героем, у нас героем становится любой».

* * *

Отпуск пришел к концу. Младший лейтенант Одинцов с нетерпением ждал результатов медицинского

обследования и заключения. Чувствовал он себя вроде бы совсем неплохо и надеялся, что вывод врачей

даст ему надежду на скорое возвращение в боевой летный строй. Что же касается раны на руке, то она

зарубцуется и на фронте. Так он думал, но не к такому выводу пришли медики.

— Михаил Петрович, — глуховатым голосом, как-то совсем по-домашнему начал разговор председатель

медкомиссии, — наши врачи, ваша молодая жизненная сила сделали все возможное, но сказать вам что-

либо утешительное, к сожалению, не могу. Летать вам, вероятно, никогда уже не придется. И вообще, видимо, надо «по чистой» из армии уйти... [38]

Будто кипятком плеснули этими словами в Одинцова. Тесно стало в груди сердцу, трудно задышалось. Он

сжал зубы. Ему показалось, что он снова, как тогда, второго июля, стремительно падает вниз, туда, где

чернеет земля.

— Воля ваша, — через силу выдавил. — Но в своем полку все же разрешите мне побывать?

Почувствовав, что творится на душе у молодого летчика, полковник медицинской службы вздохнул, помрачнел. Подумав немного, ответил:

— Конечно, побывайте. И помните, что, если на поправку дело пойдет, война ведь горит не только в небе, но и на земле. И фронт от вас, думаю, еще не уйдет...

Ругая медицину по всей восходящей линии, Одинцов в беспомощном гневе возмущался: надо же такому

случиться — семь месяцев мотался по госпиталям и — «по чистой»!

Но как бы то ни было, а в свой авиаполк, который стал к тому времени из-за больших потерь запасным, прибыл. Со справкой, удостоверяющей, что он не годен не только для летной работы, непригоден для

строя вообще.

Но тут ему повезло. Впрочем, можно ли назвать это везением? Он и сегодня любит повторять изречение

древних: «Самое большое несчастье — это не уметь перенести несчастье».

Одинцов не был бы Одинцовым, если бы отказался от борьбы за свою цель в жизни, пока оставался хоть