М. П. Одинцов

готовность к любым испытаниям в воздухе и вместе с тем воспитывало разумную осторожность —

точное выполнение документов, регламентирующих летную работу, взыскательный самоанализ, умение

предусмотреть любые неожиданности в воздухе, внутреннюю готовность к грамотным и решительным

действиям в критических ситуациях. Всяко приходилось. Но вот чего не было, так это отказов и аварий.

В особые случаи, правда, попадал, но создавал их сам — по молодости, по неопытности. Выходил из них

удачно, проявив выдержку и хладнокровие. Потому и любил наставлять молодых: «Каждый полет, даже, казалось бы, самый простой, всегда экзамен. Небо в любую минуту может устроить нам проверку на

мастерство, крепость нервов».

И такой сюрприз оно однажды устроило генерал-лейтенанту авиации Одинцову. Пришли минуты, в

которых сказался весь его трудный пилотский опыт.

* * *

...Подниматься рано и ехать на полеты давно стало для Михаила Петровича делом обычным. Особенно

когда в жизнь входил новый самолет. А тогда предстояло освоить необычную машину — с

изменяющимся в полете крылом, с непривычными формами. [149] В то утро отъезд на полеты у него был

в четыре утра. На аэродроме прошел медосмотр. Позавтракал. Все в обычном порядке.

Удивительно приветливым выдалось то солнечное, по-осеннему свежее утро в разгар «бабьего лета».

Золото листьев берез, багрянец на трепещущих осинах. Над аэродромом свежий ветерок проносил

волнующие запахи влажной осенней земли Подмосковья. Погода выдалась по видимости, как говорят

летчики, «миллион на миллион».

Под стать погожему дню были настроены и люди. Они любили полеты, когда вместе с ними «летал на

себя» и их командующий, учился, чтобы учить. С каким-то особым боевым задором проносились мимо

СКП острокрылые истребители-перехватчики как бы с прижатыми к фюзеляжу крыльями. Грянет

раскатом, сверкнет и ударит в бетон форсажное пламя, и вот уже впереди всего этого несется молнией

над бетонкой стройный прогонистый силуэт ракетоносца. Еще мгновение, и он круто, разрывая с треском

пространство, свечой вонзается в небо. Усердно трудились, поглядывая ввысь, прислушиваясь, ожидая

возвращения ушедших в полет, те кто оставался на земле. Воздух над аэродромом раскалывался от

грохота турбин. Невольно пришли на память слова поэта-авиатора Василия Пономаренко:

Аэродром ведь тоже поле,

Оно для всходов не мертво:

Там сеют смелость,

Труд и волю,

А пожинают мастерство.

Когда Михаил Петрович зашел в высотный домик, солдат уже держал в руках его специальный костюм.

Рядом другие летчики натягивали на себя зеленые [150] хитросплетения шлангов и трубок. Руки

торопливо застегивали молнии.

Через несколько минут, в стальном гермошлеме, с поднятым толстым стеклянным забралом и высотном

одеянии похожий на инопланетянина, генерал Одинцов поднялся по стремянке в кабину. Привычно сел, как впаялся, в пилотское кресло-сиденье. Всякий раз в эти минуты у него было такое ощущение, будто он

срастается с машиной и все его движения и усилия передаются ей. Вот и теперь загудели, зажужжали

электродвигатели гироскопов, других агрегатов, в наушниках появился треск, сквозь который пробивался

голос руководителя полетов.

— Сто первый готовность занял! — доложил он на командный пункт и положил палец на кнопку

«Запуск».

В наушниках раздался легкий щелчок. Михаил Петрович напрягся, хотя фонарь кабины и отсек его от

шума аэродрома.

— Сто первому — запуск! — принес команду эфир. Быстро скользнул взглядом по шкалам приборов, телом ощущая, как послушен управлению мощный ракетоносец, подчиняющийся будто не рулям, а

мыслям.

Взлет всегда вызывал у него восторженное, чуточку щемящее чувство. Что ждет впереди? Полет — это

работа. Только условия подчас экстремальные и обстановка экспедиционная. И еще чувствовал Михаил

Петрович, что сегодняшний полет может быть особым. По докладам летчиков, этот тип самолета ведет

себя в зоне пилотажа, мягко говоря, несколько странно. Накануне этого летного дня он внимательно

проанализировал все доклады, стараясь на земле самым обстоятельным образом разобраться в причинах

капризного норова машины. Это тем более было важно, что при изучении информации выяснил: [151]

одна группа летчиков пока еще не глубоко уяснила требования документов и инструкций по

эксплуатации данного типа самолета; другая допустила элементы лихости, небрежности,

недисциплинированности; третья, оказывается, недостаточно была подготовлена к полетам в

соответствующих условиях. При всем этом, однако, командующий установил одну, могущую стать

роковой, закономерность — все предпосылки к летным происшествиям на новой машине происходили в

зоне высшего, сложного пилотажа. И естественно, в этом полете надо было быть особенно

внимательным.

Запела-засвистела турбина. Толчок — включен форсаж. Благодаря мощному двигателю длина разбега

самолета сокращается до короткого прыжка — быстро нарастающая скорость будто выталкивает, выстреливает самолет в небо, в стратосферу. Рывок разбега — и нет бетонки, а земля под крылом словно