М. Садовяну. Рассказы. Митря Кокор. Л. Ребряну. Восстание

Все трое сидели на террасе в ожидании коляски, выспрашивая у Думитру Чулича подробности. Госпожа Платамону все еще суетилась в доме, плача и наказывая прислуге присматривать за вещами и беречь их, приговаривая, что за ней не пропадет. Думитру, стоя возле лестницы и вертя шапку в руках, как раз говорил, что мужики из Леспези ведут себя смирно и жалеют только, что весенние работы все откладываются да откладываются, как вдруг с громкими криками, размахивая дубинками, в ворота ворвалась толпа человек в сорок. Арендатор, его сын и адвокат оцепенели на месте. Крестьяне в мгновенье ока окружили террасу, крича, ругаясь, теснясь, будто каждый хотел пробиться вперед. Думитру так и остался стоять без шапки, затертый яростной толпой. Батраки выскочили из конюшен и удивленно уставились на эту сцену. Появился и кучер с лошадьми, которых он собирался запрячь в коляску.

Платамону, который первым пришел в себя, встал и спросил с удивленным, но доброжелательным видом:

— Что с вами, люди добрые?.. Кто вас обидел?..

Ему ответили десятки голосов сразу. Люди кричали, перебивая друг друга. Проклятия, ругательства, угрозы слились в оглушительный рев, в котором можно было разобрать лишь обрывки бранных слов… Платамону переводил взгляд с одного искаженного яростью лица на другое, узнавая крестьян из Амары, Леспези, Глигану. Потом он увидел Кирилэ Пэуна, который стоял впереди, рядом с Николае Драгошем, и приветливо сказал:

— Да скажи хоть ты, Кирилэ, какая у вас беда и чего вы от меня хотите. Ты-то ведь знаешь, что я всегда готов пойти вам навстречу…

Опираясь левой рукой на новую, еще зеленую дубинку, Кирилэ Пэун стал подниматься по ступенькам террасы, отвечая своим обычным мягким голосом:

— Чего они все хотят, они сами скажут, небось не отнялся язык, а вот у меня старые счеты из-за Гергины с этим разбойником, который…

Он поднялся на террасу, бросился, не договорив, к Аристиде, который растерянно сидел на стуле, тупо улыбаясь, и отвесил ему здоровенную оплеуху, такую гулкую, словно хлопнул лопатой.

— Не бей его, Кирилэ! — успел крикнуть Платамону.

В тот же миг крестьяне накинулись на них с кулаками, повалили всех троих на пол и стали топтать. Ставрат в отчаянии закричал:

Не убивайте меня, братцы! Я ни при чем, я тут случайно!.. Ой, ой, помогите!

В доме раздались вопли госпожи Платамону и других женщин, они перемежались с шумом ударов и дикими выкриками. Свалка длилась лишь несколько минут, так как тут же все перекрыл, точно приказ, голос Николае Драгоша:

— Все!.. Хватит!.. Оставь его, дядя Кирилэ!.. Да перестаньте вы, люди добрые, мы пришли сюда не для того, чтоб им бока намять!.. Да не трожь ты его больше, парень, оглох, что ли?.. Мы пришли, чтобы выхолостить этого жеребца. Не будет он больше портить наших девок и жен.

На мгновение все растерялись. Кто-то переспросил: «Что он сказал?», другие закричали: «Хочет его выхолостить», а третьи орали: «Да пусть просто убьет его насмерть, тоже не потеря!» Аристиде, ошеломленный градом посыпавшихся на него ударов, скорчился на полу у ног мужиков, прикидывая, как бы ему проскользнуть в сторонку, а потом совсем исчезнуть с глаз. Но Платамону в ужасе завопил:

— Прости его, Кирилэ!.. Люди добрые, смилуйтесь! Прости его и ты, Николае!

Арендатора никто не слушал. Кто-то гаркнул: «Приглядите там за стариками!» Другие голоса призывали: «Расступитесь, расступитесь!.. Надо больше места!..»

Николае Драгош схватил Аристиде, сумевшего отползти чуть в сторону, за ногу, выволок на середину, перевернул лицом вверх и закричал, как капрал, раздающий наряды:

— Эй вы, Теренте и Василикэ, хватайте его за руки, ты, Костикэ, садись на него, чтоб не дергался, вы навалитесь ему на ноги, вот так!.. Держите его крепче, ребята!.. А ты, дядюшка Кирилэ, вытаскивай нож, тебе не в диковинку кабанов выхолащивать, небось набил руку!

Сам он принялся расстегивать брюки Аристиде, который, поняв, что его ждет, вопил во все горло.

— А ну, раздвиньте-ка ему ноги, ребята! — распорядился Кирилэ Пэун, опускаясь на колени с ножом в правой руке. — Хорошенько держите!

Мужики обступили его тесным кольцом, жадно наблюдая за зрелищем. Платамону в безумном отчаянии рванулся к ним:

— Не калечь его, Кирилэ!.. Ой, горе!.. Лучше убейте меня, люди!.. О-о-о!..

Несколько рук пригвоздили его к месту, посыпались новые удары, а из середины круга послышался укоризненный голос Кирилэ:

— Вот так и я плакал, когда Гергина забрюхатела, а этот вор и разбойник надо мной измывался!

Аристиде взревел так, что зазвенели стекла:

— Помогите! Помогите! Ох! Ох! Папа, спаси меня!..

Его вопли становились все более хриплыми и низкими, постепенно превращаясь во всхлипывающие стоны, а Кирилэ Пэун, будто оперируя кабанчика, продолжал спокойно орудовать ножом, приговаривая:

— Молчи, петушок, молчи. Вдосталь ты надругался над нашими бабами, теперь будешь сидеть смирно. Ох, как пекло и жгло мое сердце всю зимушку, как я плакал да маялся…