М.В. Лентовский

Одного из талантливейших театральных критиков? Глубокого и просвещенного знатока искусства. Горького и трагического неудачника в жизни.

Вся жизнь его была надломлена.

В ранней молодости с ним случился трагический водевиль[120]: желая убить одного обидчика и негодяя, он по ошибке убил другого, ни в чем не повинного человека. Который ему ничего не сделал. Которого он не знал. Которого раньше никогда не видел. Это было фатальное сходство лиц, которое встречается только в оперетке «Жирофле-Жирофля» [121] да в жизни.

Этот ужас навсегда искалечил бедного Кичеева. Сделал его больным, издерганным, часто ненормальным.

Кичеев искал «забвения». И страдал тем же, что составляло несчастие многих талантливых русских людей. В Москве – в особенности.

И в таком виде Кичеев бывал «нехорош».

Однажды в театре, во время антракта, в буфете кто-то при нем сказал:

– Какое безобразие! На первом представлении, в генерал-губернаторской ложе, сидит кто? Пойманный, изобличенный шулер! Сенатор такой-то!

Сенатор был, действительно, шулер. И действительно, пойманный и изобличенный в Петербурге. В Москве он был проездом. В это время раздался звонок. Начало акта. В коридоре собеседник даже указал:

– Вон он! С каким важным видом идет!

– Сейчас ему дам в морду!

И никто не успел оглянуться, как Петр Иванович подлетел к сенатору.

– Вы сенатор такой-то?

Вы слышите его хриплый, нервный, срывающийся голос? Сенатор отступил:

– Я. Что вам?

– Про вас говорят, что вы шулер…

Толпа моментально отделила Кичеева от помертвевшего сенатора. Скандал на всю Москву. Вся Москва была на первом представлении. Сенатор узнал фамилию и полетел к Долгорукову. Он был его гостем. Долгоруков предоставил ему свою ложу. Его оскорбили…

– Кичеев будет выслан через 24 часа из города! – кратко объявил кн. Долгоруков.

Друзья Кичеева ночью бросились искать Огарева:

– Никто, как он!

Часа в четыре, наконец, пара гнедых привлекла сонного и усталого старика.

– Николай Ильич! Спасите Кичеева! Вот что случилось!

Огарев схватился за голову:

– Да он с ума сошел! Сенатор-то, действительно, шулер! Вот в чем ужас! Что тут можно сделать? Вы все, господа, с ума сошли! Еще хлопочете за него?! Вас всех из Москвы надо вместе с ним выслать!

– Ну, Николай Ильич, ругаться будете потом. А теперь, пока, надо спасти Кичеева. Что он будет без Москвы делать? Человек-то уж очень хороший!

– Вы все хорошие люди – безобразники!

– Выручите москвича!

– Ладно. Буду думать. Но обещать, помните, ничего не обещаю. Набезобразничают, а потом Огарева – выручай! Идите! Я старик. Мне спать нужно, а не вашими скандалами заниматься.

И в восемь часов утра старик уже тащился на своей классической паре в гостиницу, где остановился сенатор:

– По экстренному делу!

Сенатор принял его, едва что-то на себя накинув.

– Ваше высокопревосходительство… Простите, что беспокою… Но такое происшествие… Я только что узнал… Вчера в театре… Этот Кичеев… благороднейший человек…

Сенатор только глаза вытаращил:

– Виноват… как благороднейший человек?..

– Благороднейший! Изумительной души! Правдивейший! Лжи не терпит!

– Виноват… виноват…

– И вдруг при нем… какой-то негодяй… в буфете… на ваш счет… гнусность!.. Кичеев, – повторю, благороднейший человек, – на него: «Как вы смеете? Я уважаю заслуги этого государственного человека, и вы про него осмеливаетесь?.. Ваше счастье, что у него нет сына, который смыл бы оскорбление, вашей кровью смыл! Что он сам в таком почтенном возрасте?! Что его положение ему не позволяет?! Но в таких обстоятельствах обязанность всякого порядочного человека… Я обращусь к нему! Я скажу ему о тех гнусностях, которые вы позволяете себе распространять! Я попрошу у него позволения вступиться за его честь! И тогда… к барьеру!» Скандал грандиозный… Кичеев кидается к вам… взволнованный… Он просил у вас позволения драться за вас на дуэли?

– Ах… он вот… он вот зачем… Скажите… а я… я не так понял… Ему не дали, значит, договорить… я не разобрал… я к князю… князь уже распорядился: в двадцать четыре часа его из Москвы!

Огарев схватился за голову:

– Я так и знал! Я всегда говорил, что Кичеева до добра его сумасшедшее благородство не доведет!

– Но, Боже мой, это надо исправить… Я сейчас же к князю… Нужно объяснить… все изменяется…

Собственно, вряд ли и сенатор верил… Но это был исход. Благородный исход из скандала.

Никакого оскорбления не наносили. Напротив! Сенатор полетел к князю:

– Все объяснилось… Дело было не так… Полицеймейстер Огарев объяснил…

И князь знал, что это не так.

И отлично знал, что сенатор шулер. И Кичеева, «своего», москвича, ему было жаль.

Но «выхода» не было. И вдруг выход!

– Я очень рад! Большое спасибо Николаю Ильичу, что объяснил! Вот это! Это так! Я был, признаться, удивлен! Я всегда знал, что Кичеев благороднейший человек!

Чтобы окончательно погасить весь скандал, сенатор поехал к Кичееву с визитом, благодарить за заступничество, просить:

– Не рисковать собой!

Так, благодаря Н.И. Огареву, все «благородно вышли из неприятнейшей для всех истории».

XII

В этой-то старой, легендарной, Москве, как рыба в воде, плавал ее легендарный Лентовский.