Дом в столице, куда маркиз привез супругу с падчерицами, оказался совсем не так шикарен, как предполагалось. Он требовал серьезного ремонта, а деньги тратились на новую мебель и отделку шелком стен. К тому же, как выяснилось позже, принадлежал он не самому маркизу, а его дорогой дочери золотце-Зоуи, достался в наследство от дедушки по материнской линии. Складывая по кусочкам разные сведенья, я поняла, что первый тесть маркиза держал того в ежовых рукавицах, не позволяя разбазаривать деньги. А вот после его смерти...
Поверенный показал мне, где в кабинете лежат счета и примерно объяснил соотношение цен, и я была шокирована расточительной жизнью супруга. Имение Первероуз за год приносило меньше денег, чем маркиз тратил на свои наряды за сезон, да и Зоуи он ни в чем не отказывал. А найденные в отдельной стопочке скромные счета за наряды Патрисии и Флоренс подтвердили, что дочерей супруги маркиз держал в черном теле. Причем, счета за наряды Зоуи на баснословные суммы подписывал супруг, а скромные счета на содержание своих дочерей — Матильда, подтверждая, как интересно в этой семье распределялись доходы и расходы. «Твои деньги — наши, а твои дочери — твои, содержи их сама». Отец создал еще один повод недолюбливать Золушку.
Неудивительно, что благодаря такому расточительству личные деньги маркиза, и полученные после женитьбы на баронессе Ярдвирг, быстро закончились. А дальше начались долговые расписки.
— После продажи коллекции картин, всех лошадей, кареты и еще кое-какого движимого имущества, некоторых украшений и расчета части слуг, удалось погасить большую часть долгов вашего супруга, — нервно потирая платком лысину, продолжил поверенный. — К сожалению, леди Зоуи не согласилась расставаться с материными драгоценностями, платьями или частью мебели, а, так как дом принадлежит ей, то без ее разрешения мы не можем ничего продать и окончательно закрыть долги. Однако, вскоре мы ожидали очередного финансового отчета из имения, и можно предположить, что, если урожай был хорошим, прибыли бы хватило, но...
— Но только если не всплывут новые расписки, — закончила я его речь, нервно побарабанив пальцами по столешнице.
А в сказке все было так просто! Злая мачеха мучает Золушку, но добрая фея дает ей шанс встретить принца. В некоторых версиях, правда, у Мачехи и ее дочерей страдали то ноги, то глаза, но это старые жестокие сказки.
Почему же реальность, в которую попала я, так отличается? И что мне с этим делать?
По спине опять пробежались ледяные мурашки от страшных воспоминаний.
Глава 4
Это был самый обычный день в нашем ТЮЗе. Или скорее... это был ужасный день. Последний новогодний спектакль в зимнем сезоне выдался самым тяжелым. Во всех других театрах Елки уже закончились, а у нас режиссер продлевал до последнего, договорился с распространителями, чтобы билеты продавали в школах, «осовременил» спектакль. Сюжет весьма отдаленно напоминал «Приключения Маши и Вити»: Снегурочку похитил Кощей, и главные герои-дети должны были ее спасти. Только на этом сходство заканчивалось, Маша выходила на сцену в мини и на огромных каблуках, больше подходящих стриптизерше, а Витя выезжал на моноколесе и с битой в руках, угрожая сказочным персонажам.
Как на зло, именно в этот день в фойе еще и установили тележку с попкорном, сладостями и газировкой, и кому-то из ребятишек пришло в голову, что это очень весело — кидать фантиками и едой в актеров. Режиссер, который всегда чувствовал прибыль, вместо того чтобы запретить, обозвал это «помощью», чтобы увеличить продажи во время антракта, и понеслось. Дурацкий спектакль превратился в форменное сумасшествие, а после в фойе, детишки на радостях разгромили елку и разорвали бутафорские подарки под ней, окончательно уничтожив новогоднее настроение.
Елка была старая, пластиковая, с твердыми иголочками и украшена старинными игрушками. Многие из них, я знала, после войны приносили работники театра и зрители из своих семейных сокровищниц. Некоторые даже дореволюционные. Если бы режиссер узнал, он бы, наверное, их продал в антикварный магазин, но он не обращал внимание на «эту ерунду». А вот теперь...
Я подошла к елке и подняла с пола треснувший шарик в виде золушкиной кареты-тыквы. У него разбилось одно из колес, а трещина побежала дальше вверх. Старая позолота давно поблекла, но в нем было какое-то очарование старины... и ничего не осталось.
Иногда я и сама чувствовала себя таким вот шариком. В юности мечтала стать звездой, окончила театральный, хотела блистать в фильмах... но распределение в ТЮЗ, неудачное замужество, пара незаметных эпизодических ролей в кино... все завертелось-закрутилось, менялся мир, менялась я. И вот мне уже шестьдесят, режиссер намекает на то, что пора уже на покой. Впрочем, не увольняет — за такую зарплату мало кто соглашается играть, а у меня хотя бы пенсия.