Мачо чужой мечты

Прислуга замолчала, я тяжело вздохнул. В принципе Маша не открыла мне ничего нового. О трагедии, случившейся в семье Анчаровых, рассказал Коэн, вот только я не знал о родственных нитях, связывающих Гиллер и несчастную Свету.

— Вот оно как, — неожиданно сказала Маша, — а еще велят думать, что Бог добрый. Нет уж, возьмется кого извести, в покое не оставит, разобьет, чисто скорлупку. Я от Руфьки ухожу, устала от ейных капризов. Долго терпела, но таперича терпелка лопнула, и страшно, аж жуть! Деньги ваши нам пригодятся с мужем, зарегистрируемся, и смоюсь, еще обвиноватят.

— В чем же вас упрекнуть можно? — без всякого интереса полюбопытствовал я.

Маша неожиданно сжалась в комок.

— Захочут — найдут, — мрачно ответила она, помолчала и добавила: — Вон у Руфьки недавно серебряный кубок сперли из буфета. Вечно она всякую шваль домой пускает, студентов нищих, актеров из Засранска, тьфу прямо! А те вороватые! Только Руфька их святыми считает, ищо на меня подумает! Пока-то она пропажи не приметила, а как сообразит! Чья вина? Машина. Ладно, пойду, покуда она не спохватилась.

Я кивнул:

— Спасибо вам.

— Так деньги нужны, — пожала плечами Маша, — вы… того… самого… ежели случится чаво, скажите: «Ейная домработница мне все про Светку растрепала. Откровенная женщина, камней за пазухой не имеет. Че на уме, то и на языке». Идет?

— Не совсем понял, кому и почему я должен делать сие заявление?

— А спросит хто, ему и заявьте, — туманно пояснила Маша, — мне скрывать неча. Руфька в последнее время ваще опсихела, тишком, молчком, сидит в темноте. Видать, с головой беда. Ей верить не надоть, а я че знала, то и натрепала, тайн хранить не умею, так и знайте, у прямых людей двойного дна не бывает, наивность предполагает болтливость…

Оборвав себя на полуслове, Маша вылезла из машины и вразвалочку заторопилась к подъезду.

Я слегка удивился последнему заявлению домработницы: на самом деле, человек, обладающий наивностью, не способен хранить секреты, выбалтывает их не по злобе, а от прямоты характера. Не зря ведь народ придумал пословицу про простоту, которая хуже воровства. Только Маша вначале показалась мне именно такой личностью, полуграмотной особой с корявой речью, и вдруг почти философские размышления!

В специальной подставке, прикрепленной на торпеде, начал попискивать мобильный, я схватил трубку.

— Иван Павлович, — недовольно воскликнула Нора, — ты где?

— Во дворе дома Гиллер, уже сел в машину, скоро буду, — ответил я, мгновенно забыв о странностях в поведении Маши.

— Жду, — коротко бросила Элеонора и отсоединилась.

Глава 28

Не успел я войти в подъезд, как ко мне со всех ног бросился охранник.

— Иван Павлович! Ну никак не подходит!

Я вздрогнул.

— Алексей, вы о чем?

— Так мой кроссворд!

— Извините, я не припомню.

— Иван Павлович! Неужели забыли? Такая важная вещь, — укоризненно продолжил парень, — рассказывал же! Всякие задания отгадываю, призы получаю, а тут затормозил.

— Средство для закапывания! — вспомнил я. — Что, никак?

— Неа.

— Лопата, совок, кайло, мотыга…

— Уже пробовал, не то.

— Кирка!

— Мимо.

Я призадумался.

— Ручное или механическое?

— Это как?

— Если обычные приспособления не подходят, то, может, составители имели в виду экскаватор или трактор?

Алексей подпрыгнул.

— Супер! Не допер сам! Иван Павлович, не уходите, ща проверю.

Я покорно остался ждать в холле, не прошло и полминуты, как разочарованный Алексей заявил:

— Снова в пролете.

Мне стало интересно.

— Саперная лопатка.

— Совсем не подходит, — укорил Алексей. — Два слова нельзя.

— Грабли.

— Они сгребают или заравнивают.

— Вилы.

— Ваще! Кто ж ими землю копает?

Я начал кусать нижнюю губу, увы, не являюсь специалистом по землеройным работам.

— Комбайн!

— Он пшеницу жнет, — с видом умника отмел предположение Алексей.

Но я не сдался.

— Еще подобные приспособления есть в угледобывающей промышленности.

— Они рубят!

— Какая разница?

— Большая, тут задание про закапывание, — уперся секьюрити.

Я напрягся, из глубин памяти выплыло:

— Тяпка!

— Не канает.

— Плуг!

— Не он.

— Борона!

— Ею не закапывают!

— Окучиватель!

Алексей закатил глаза.

— Иван Павлович! Еще культиватор скажите.

— А это что за зверь? — заинтересовался я.

— Ерунда, — отмахнулся охранник, — вам и знать не надо! Ну напрягитесь, вдруг в голову правильное взбредет!

Я потряс головой.

— Ну… этот… как его…

— Кто?

— Такой… э… забыл.

— Который?

— Вертится на языке, никак не вспомню… ну… он…

— Сколько букв?

— Три, — выпалил я. — Очень короткое слово, простое, абсолютно всем известное.

Алексей кашлянул и с укоризной заметил:

— Иван Павлович, им землю никак не вскопать.

— Поняли, о чем речь? Назовите предмет, а то я весь измучился, вспоминая.

Охранник замялся.

— Неудобно!

— Почему?

— Слово плохое.

— Нет нехороших слов, — ответил я, — есть неразумные мысли, и ничего дурного в данном существительном я не нахожу.

— Все равно, — уперся Алексей, — не буду! И он тут ни при чем.

— Да о чем вы подумали? — изумился я. — Имею в виду этот… из трех букв, э… вот склероз начинается.