Мадам

Этот предмет — если ограничиться общими выражениями — восторга у меня не вызывал. Мне не нравились слесарные и другие технические работы, да и особыми способностями в этом деле я не отличался; на уроках труда я смертельно скучал, а «поделки», которые выходили из моих рук, представляли жалкое зрелище. Кроме того, я терпеть не мог так называемую «мастерскую», где проходили занятия. Она находилась в подвале, рядом со школьной котельной, там было душно и темно, пахло машинным маслом и клеем. Оказавшись в этом подземелье, я впадал в депрессию, а ядовитые испарения и страшный шум вызывали резкую и длительную головную боль. К счастью, учитель, который вел здесь занятия, прозванный Рабочим и пользовавшийся нашей симпатией, чрезмерных амбиций по поводу своего предмета не питал (как, скажем, Змея или Евнух) и терпимо относился к ученикам, равнодушным к ремесленным занятиям или просто бездарным, так называемым «косоруким», и требовал лишь присутствовать на его уроке.

На этот раз, как назло, — из-за того задания, которое ему поручили, — все происходило несколько иначе. На него возложили задачу подготовить «стодневку» — традиционный вечер за сто дней до выпускных экзаменов, срок которого приближался, — а это требовало изготовления определенного оборудования для физкультурного зала, где будет проходить эта самая «стодневка», — в частности, декораций для запланированного представления. Он, понятное дело, стремился показать себя с лучшей стороны, поэтому закрутил гайки, усилил дисциплину и заставил нас работать.

Мне выпало пилить сучья для декоративного костра. У меня ничего не получалось, и Рабочий поминутно подходил ко мне и ругался.

— Как же так, парень! — недовольно крутил он головой. — Даже пилить не умеешь! На что ты годишься! Вот увидишь, ни одна бабенка с тобой знаться не захочет! — Он брал у меня пилу, ставил ее на сук под нужным углом и несколькими ловкими, размеренными движениями легко его перепиливал. — Смотри, — говорил он мне, — и учись! Вот так… так это делается! Плавно и легонько. Никакой силы не требуется, пила сама все сделает.

Я брал у него инструмент и пытался повторить то, что он мне показал. Увы, уже после второго-третьего движения полотно пилы застревало или выскакивало из пропила, грозя нанести травму. В результате ее зубья прошлись мне по руке, которой я держал ветку, точнее, по нижней фаланге указательного пальца.

Рана была глубокой. Началось обильное кровотечение.

— Поранился! — крикнул Мефисто, учуяв в этом несчастном случае возможность сбежать с урока.

— Я как чувствовал, что этим кончится, — мрачно заметил Рабочий и скомандовал: — Берите его и ведите в медпункт! Пусть спиртом зальют или йодом и сделают укол от столбняка! Ну, вперед! Чего ждете!

Кроме Мефисто, вторым заботливым санитаром оказался Прометей. Он, как ошпаренный, отскочил от работающего токарного станка и, будто резвый олень, бросился мне помогать. Они схватили меня под руки и с серьезными лицами, свидетельствующими об ответственности и заботе, вывели из мастерской, как товарища по оружию, раненного на поле битвы.

— Руку вверх! Вверх! — крикнул нам вдогонку Рабочий. — Держите ему руку вверх! А то весь кровью изойдет, и лучше не говорить, что будет…

Медпункт, как обычно, когда необходима помощь, был закрыт. Мы сели на скамейку и стали ждать, как в приемной, но через минуту Прометей не выдержал и побежал в учительскую брать «языка». Вернулся с известием, что врач и медсестра отправились еще до полудня на закупку медикаментов и До сих пор не возвращались. Но пани секретарша (женщина старой формации в роговых очках), передавая эту информацию, кривила губы и сверкала глазами, что означало ее отношение к этому объяснению. — Так ее уверяли те, кто сейчас отсутствует, но она им не верит. Как можно верить в подобные сказочки, когда невооруженным глазом видно, что врач и медсестра давно неравнодушны друг к другу. Что касается ее, секретарши, она ничего против не имеет, только нужно, чтобы «такие вещи» делались не за счет здоровья школьной молодежи. К сожалению, такие теперь времена, не говоря уже о порядках, какие установились в школе с тех пор… — она не закончила, опять состроив красноречивую гримасу — на этот раз по адресу кабинета Мадам.