Мадам

Незамужняя… Так что, старая дева или разведенка? (То, что она может быть вдовой, вообще не рассматривалось.) Если она разведенка, то кто был ее мужем и почему они развелись? И кто кого бросил? Он ее или она его? Если она его, то что могло стать причиной? Несходство характеров, различия в темпераментах? Муж был слишком страстным или, наоборот, холодным? А может быть, причиной стал кто-то третий? Она нашла себе кого-нибудь на стороне? При каких обстоятельствах? И так далее и далее, все мыслимые варианты.

Но можно было выбрать другой набор комбинаций: не разведенка, а старая дева, что возбуждало еще сильнее!

Старая дева… Тридцатилетняя! Даже тридцатилетняя с хвостиком! Она что же, еще девушка? Как-то не верилось. Тогда с кем, когда и где? В университетской аудитории? На практике? В студенческом общежитии? Не похоже на то. Тогда, может быть, в гостиничном люксе, в шикарных апартаментах, на роскошном ложе? И как обстоят дела сейчас? Сколько у нее свиданий в неделю? Где они встречаются и как это происходит? Она, конечно, состоит в связи, занимается, так сказать, свободной «собачьей» любовью, но сколько у нее партнеров? Один? Два? Много? Может быть, она привыкла их менять, как перчатки? И как же она не боится забеременеть, чем нас постоянно пугали? Она как-то предохраняется? Но как? Господи Боже, как?

Другой проблемой, которая вызвала всеобщий интерес и оживленную дискуссию, была ее предполагаемая партийная принадлежность. Правда, как и при расследовании ее семейного положения, опять ни у кого не было неопровержимых доказательств, однако в данном случае сомневаться не приходилось. Стало общим правилом, почти без исключений, что директор школы должен состоять в рядах партии.

И снова перед нами вырастала пирамида вопросов. Почему она вступила в партию? По убеждению или для карьеры? Если для карьеры, то чего она добивается? Должности? Денег? Или каких-то привилегий? Например, возможности выезда за границу, на Запад, конечно, во Францию, в Париж, где можно пополнить ее элегантный гардероб?

Отсюда еще один блок дискутируемых тем. Нет ли у нее на совести какой-нибудь подлости или гнусности? (Господствовало мнение, что принадлежность к партии не может без этого обойтись.) Может быть, она донесла на кого-нибудь, настучала? Предала? Бросила в беде «проштрафившегося» товарища?

Ну и последний, отнюдь не пустой, хотя на первый взгляд и невинный вопрос: как она вела себя и, главное, что говорила на партийных собраниях? И — это особенно важно — как в ее прекрасных устах звучало слово «товарищ»? «Послушайте, товарищи», «имеет слово товарищ Солитер», «товарищ Евнух, огласите повестку дня, товарищ», «товарищ Змея, приготовьте, пожалуйста, кофе». Нет, такое даже представить себе невозможно! А ведь такие фразы — такие или похожие — действительно звучали на партийных собраниях.

Но все наши рассуждения, вопросы и предположения в этот период еще оставались лишь игрой ума; носили теоретический, так сказать, характер. Ситуация изменилась, когда знаменитая Мадам явилась в наш класс и стала вести уроки французского языка.

Это произошло — совершенно неожиданно — в начале учебного года, когда мы перешли в последний, выпускной класс. Прежняя преподавательница французского, почтенная, пожилая пани М., внезапно ушла на пенсию, и уже второго сентября Мадам Директриса без каких-либо предварительных объяснений энергичным шагом вошла в наш класс, величественно встала за кафедру и объявила, что вплоть до выпускных экзаменов она будет вести у нас французский язык.

Это прозвучало как гром с ясного неба. Мы были готовы ко всему, только не к этому. Когда она направлялась к дверям нашего класса и когда часовые, как всегда выставленные у дверей, чтобы следить за передвижениями неприятельских сил и вовремя предупредить нас о грозящей опасности, сообщили нам радостную на этот раз новость, что к нам идет ОНА, мы могли лишь предположить, что она собирается нас осчастливить коротким будничным визитом, какие она практиковала в тех или иных обстоятельствах. А то, что она будет у нас преподавать, что с этого момента у нас появится возможность пообщаться с ней, хотя бы на уроках, — лицезреть ее во всей божественной красе, вдыхать запах ее духов, говорить с ней, терпеть ее издевательства — и это три раза в неделю, нет, такое счастье даже в самых смелых мечтах никто не мог себе представить.

И вот, началось, почти с первого урока.