Читаем Мадам полностью

Насколько плодотворными были мои усилия по сбору данных для основной части доклада (вступительные экзамены и процесс обучения на отдельных курсах), а также исторического экскурса (история варшавской романистики и ее знаменитые профессора), настолько малопродуктивными оказались мои попытки найти сведения о выдающихся выпускниках кафедры, и я о них ничего, абсолютно ничего не знаю, хотя, Бог мне свидетель, не сидел сложа руки — ходил, расспрашивал, заводил знакомства — увы, все заканчивалось одним и тем же: меня отсылали на кафедру, именно сюда, в канцелярию, где хранится исчерпывающая документация. Поэтому я был бы вам чрезмерно обязан и благодарен от лица дирекции лицея за любезно предоставленную мне возможность ознакомиться с соответствующими документами.

Сидевшие в деканате секретарши смотрели на меня с гримасой напряженного внимания на лицах, будто я обращался к ним не по-польски (и даже не по-французски), а на каком-то экзотическом языке. Однако мое expose звучало так благородно и убедительно, что они не решились отправить меня ни с чем, а лишь ограничились замечанием, что не совсем уверены, хорошо ли меня поняли, и спросили, чем, собственно, могут мне помочь.

— Мне не хотелось бы доставлять вам лишнего беспокойства, — сказал я с подкупающей вежливостью, — может быть, достаточно будет просто посмотреть списки дипломников. Надеюсь, с этим не будет проблем?

Они посмотрели на меня с неописуемым изумлением.

— Речь идет об основных данных, — добавил я, чтобы разрядить обстановку. — Год окончания университета, названия дипломных работ и тому подобные незначительные детали.

— За какие годы? — отозвалась наконец одна из них, вероятно старшая.

— Скажем, с середины пятидесятых годов, — ответил я, подсчитывая приблизительно, что Мадам не могла закончить университет раньше пятьдесят пятого года.

— С середины пятидесятых годов? — удивилась Старшая. — Знаешь, сколько материалов накопилось за эти годы?

— Что делать, — я развел руками, выразив этим жестом, что долг для меня превыше всего, — у меня такое задание.

Старшая встала, подошла к огромному шкафу, подставила стремянку и взобралась на нее. Затем с верхней полки, заваленной грудами пухлых папок и скоросшивателей, вытащила какую-то неказистую папочку, стряхнула с нее пыль и сошла вниз.

— 55-й—60-е годы, — сказал она, вручая мне документы.

С трудом справившись с волнением, сдерживая нетерпение и избегая резких движений, я сел за один из столов и приступил к изучению предоставленной мне документации.

Страницы были разделены на пять рубрик, озаглавленных сверху следующими надписями: «Фамилия и имя», «Дата рождения», «Название дипломной работы», «Научный руководитель», «Заключительная оценка».

Я вынул из портфеля записную книжку, после чего медленно, страница за страницей начал прочесывать взглядом списки дипломников. Время от времени, когда я чувствовал, что на меня смотрит одна из секретарш, я наклонялся над записной книжкой и записывал какую-нибудь фамилию или заглавие дипломной работы, которая в этот момент попадалась мне на глаза.

В списках за 1955, 56-й и 57-й годы фамилии Мадам не было. Хотя я стремился, понятное дело, как можно быстрее удовлетворить свое любопытство или, по крайней мере, убедиться, имеют ли мои поиски вообще какой-то смысл, эта трехлетняя отсрочка не слишком меня разочаровала, даже принесла некоторое удовлетворение. Ведь рассуждая теоретически, она приближала год рождения моего кумира, то есть делала ее моложе. А это только способствовало моим планам. В данной ситуации каждый год, сокращающий разницу в возрасте, был на вес золота.

Напряжение начало усиливаться, только когда я, просматривая список за 1958 год, и здесь не нашел ее фамилии. Шансы на успех таяли на глазах. Оставались всего лишь два года. Если и там не окажется ее фамилии, придется просить списки за другие годы. А это может показаться уже подозрительным. Кроме того, терпение секретарш, и так подвергнутое серьезному испытанию, может просто кончиться.

Но жизнь на этот раз мне благоприятствовала. Едва я перевернул страницу, где изумительным каллиграфическим почерком была вписана цифра 1959, как мои глаза натолкнулись наконец на то, что так долго искали. Дрожь облегчения и одновременно возбуждения пробежала по всему телу. Информацию, помещенную в пяти рубриках, я охватил сразу одним взглядом, став в это короткое мгновение обладателем следующих бесценных сведений:

— кроме того имени, под которым она была нам известна, благородным, но распространенным, она носила другое, значительно более редкое: Виктория;

— родилась она 27 января 1935 года;

— название ее дипломной работы звучало следующим образом: «La femme émancipée dans l'oeuvre de Simone Beauvoir»[38];

— научным руководителем была пани доцент Магдалена Сурова-Лежье;

— окончательная оценка — наивысшая и редко встречающаяся: «очень хорошо».

Перейти на страницу:

Все книги серии Современное европейское письмо: Польша

Касторп
Касторп

В «Волшебной горе» Томаса Манна есть фраза, побудившая Павла Хюлле написать целый роман под названием «Касторп». Эта фраза — «Позади остались четыре семестра, проведенные им (главным героем романа Т. Манна Гансом Касторпом) в Данцигском политехникуме…» — вынесена в эпиграф. Хюлле живет в Гданьске (до 1918 г. — Данциг). Этот красивый старинный город — полноправный персонаж всех его книг, и неудивительно, что с юности, по признанию писателя, он «сочинял» события, произошедшие у него на родине с героем «Волшебной горы». Роман П. Хюлле — словно пропущенная Т. Манном глава: пережитое Гансом Касторпом на данцигской земле потрясло впечатлительного молодого человека и многое в нем изменило. Автор задал себе трудную задачу: его Касторп обязан был соответствовать манновскому образу, но при этом нельзя было допустить, чтобы повествование померкло в тени книги великого немца. И Павел Хюлле, как считает польская критика, со своей задачей справился.

Павел Хюлле

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза

Похожие книги