Мадам

Нас всех повели в зал суда. Большая комната была буквально набита журналистами, фотографами и просто любопытными. Мои последние клиенты тоже были тут. Симпатичный тип со Среднего Запада, которого я звала Кальвином, возможно, потеряет и жену, и работу, ведь его имя, набранное крупным шрифтом, наверняка появится во всех газетах Нью-Йорка. Там был и мой прекрасный любовник грек Такис, а рядом с ним супружеская пара, единственное отклонение которых от нравов Америки заключалось в том, что они подписали весьма оригинальный брачный контракт: супруги практиковали свободную любовь и часто менялись партнерами. Я с Такисом тоже у себя это проделывала. Как раз за несколько минут до прихода полиции мы занимались любовью вчетвером – разумеется, для удовольствия, а не из-за денег.

Судья сурово, как и положено при его должности, выслушал обвинительное заключение. Я заплатила за моих девушек залог. Деньги у меня были в пухлом конверте, который мне удалось спрятать в трусы до того, как нас повели в полицейский участок. Однако в зале суда не было одного человека, которого я очень хотела бы видеть. Это был мой близкий друг Ларри. У него хранился ключ от сейфа, где у меня находилась большая часть наличных денег, а я так и не смогла дозвониться до него. Ну, а теперь у меня ничего не оставалось, чтобы заплатить астрономическую сумму в 3500 долларов, которую они потребовали, чтобы освободить под залог, как они сказали, «самую известную мадам Нью-Йорка». Мне пришлось отправиться в Рикерс-Айленд.

Рикерс-Айленд – это новая женская тюрьма. Она чище и более современная, чем Томбс, но и в ней содержится не меньше отбросов общества. Меня грубо впихнули в комнату, где были наркоманки, мелкие торговки наркотиками, шлюхи, которым платят по 5 долларов за то, чтобы разок перепихнуться, – словом, все, кто проиграл в жизни, – жертвы преступлений, совершенных другими.

Тощая, как вобла, белая проститутка, попавшая в руки «специалиста», то есть клиента, который ловит кайф, мучая девиц, залечивала свои раны. За последние две недели еще две проститутки стали жертвами этого же садиста на 8-й авеню, а эта бедняжка была с ног до головы в синяках и ссадинах. К тому же у нее была сломана рука, разбита верхняя губа, а лицо отекло от побоев так, что она едва открывала глаза.

Шестнадцатилетняя пуэрториканка плакала: ей пришлось оставить одного дома трехнедельного ребенка.

– Мой муж хочет убить меня, – стонала она на дурном английском.

Я попыталась помочь девицам, которые говорили только по-испански, заполнить карточки, но они шарахнулись от меня, как от прокаженной. Другие узницы вели себя так же. Моя слишком уж шикарная одежда и мои манеры поневоле вызывали у них зависть и настороженность. Кроме одной очаровательной брюнетки с круглой веснушчатой мордашкой, никто из них так и не заговорил со мной.

– Меня брали восемь раз за последние две недели, и судья отправил меня сюда отдыхать на месяц, – объяснила она.

Она здорово волновалась, так как ее сутенер не знал, куда она запропастилась, и просила меня позвонить ему, как только я освобожусь.

А когда я освобожусь отсюда? Сколько мне еще ждать? Сейчас пятница, 4 часа пополудни. Прошло 16 часов с тех пор, как трое липовых клиентов ворвались в мое заведение.

Сейчас уже день. Почему же Ларри не пришел с деньгами под залог? А чем занят мой адвокат? Чего я торчу в этой дыре? Я люблю мою профессию, у меня прекрасная выучка, и я оказываю необходимые услуги. Я еще раз прокручивала в голове сцену ареста, чтобы понять, где же ошиблась.

Аврора чувствовала легавых за сто шагов. Она не доверяла этим трем «клиентам», которые все время звонили и нахально напрашивались ко мне, хотя я и пыталась их отговорить. Перед их приходом в тот вечер в доме собрались лишь несколько друзей. Около полуночи они позвонили в третий раз, и я разрешила им прийти.

Как только они вошли, Аврора сразу стала похожа на газель, к которой приближается шакал, да и мой инстинкт диктовал предельную осторожность. Загорелый, небольшого роста мужчина с усами очень нервничал и весь дрожал, второй тип походил скорее на уголовника, но в наши дни полицейские и гангстеры похожи, как родные братья, и я не могла быть ни в чем до конца уверена. Только третий, самый высокий из «клиентов», скорее всего походил на полицейского.

– Будьте любезны, – вежливо обратилась я к ним, – покажите мне, пожалуйста, хоть какой-нибудь документ. У нас так принято, сами понимаете.

Усатый задрожал еще сильнее. Он и уголовник взглянули на высокого, который достал из кармана кошелек. Только четыре отделения кошелька из двенадцати были заняты, а кредитной карточки вообще не было. Мы-то знали, что такую роскошь полицейские позволить себе не могли, и поэтому я сразу почуяла легавых. Я взглянула на Аврору и увидела, что она внимательно смотрит на ноги самого высокого из троицы.