Галя запросто вошла в круг разномастной арбатской шпаны.
Тот памятный день оказался четким рубежом. Может быть, именно тогда она как-то резко повзрослела. В феврале переболев тяжелым гриппом, на время почувствовала себя несчастной дурнушкой, беспомощной и одинокой… Но весной она похорошела и расцвела.
Как ни странно, до той поры к ней никто не приставал – ни в коммуналке, ни во дворе. И вдруг она столкнулась с пугающим, унизительным вниманием.
– Скоро будешь моей! Хватит тебе ходить целкой. Хочешь я тебя сегодня отшворю? – противно улыбаясь, прошептал ей на ухо парень из соседнего подъезда.
Он больно ущипнул ее за грудь.
Раньше он не обращал на нее никакого внимания.
– А будешь скулить – хуже будет! Хе-хе! – Этот короткий смешок показался ей особенно мерзким.
– Ты что, моли нахватался, заморыш? Иди прохезайся сначала, – процедила она сквозь зубы. – Да тебе кишки выпотрошат и на шею намотают, сунься только.
Но этим же вечером он подкараулил ее и напугал до полусмерти. Не будь Галя столь увертлива, она не отделалась бы синяком под глазом, разбитым коленом и разодранными чулками.
– Кто? – спросил Снегирь, когда на следующий день они встретились.
– Да так, – смутилась она, – дурак один.
Тогда приятель назвал несколько имен, на верном она еле заметно кивнула.
– Понял, – ответил он.
Через пару дней обидчика крепко избили где-то в районе Страстного бульвара.
Все же Гале было не слишком понятно, зачем она понадобилась взрослому Снегирю. Ведь он не приставал к ней, напротив – держал дистанцию. Она уважала светлоглазого телохранителя, он как-то умудрялся содержать больную мать и взбалмошную рыженькую сестренку. Семья Снегиревых, как и Бережковские, жила без отца.