Мадам Гали -2. Операция «Посейдон»

– И как ты себе это представляешь? Дать объявление: «продается система сонарной противолодочной защиты. Цены снижены! Расчет наличный, деньги – вперед». Или пойти на прием в советское посольство, за которым ведется наблюдение 24 часа в сутки? Боюсь, что это будет несколько труднее, чем сплавить подержанный «Buick».

– Вообще-то, ты можешь подойти с этим предложением к любому русскому туристу на улице и оставить свою визитку. Каждую более-менее крупную делегацию советских граждан сопровождает их фэбээровец. Можешь не сомневаться, что с тобой свяжутся раньше, чем через двадцать четыре часа. Но я придумала вариант надежнее и безопаснее…

– Да ты не теряла времени! Но, честно говоря, я своим ушам не верю…

– Глупец. Зануда-меланхолик. Слушай дальше: ты же сам добивался поездки на симпозиум океанологов в Сан-Диего. Без русской делегации он еще ни разу ни проходил. А добиться направления на симпозиум в этом году тебе будет легко. Руководство фирмы попытается подсластить пилюлю и выполнит парочку-другую твоих маленьких просьб… Там ты сможешь потереться носами с русскими, которые тоже занимаются этими дурацкими сонарами.

* * *

– Я готов ознакомить ваших специалистов с основными характеристиками моей системы. Если это их заинтересует, я готов предложить им документацию и результаты боевых испытаний, – Скоглунд нервно курил, облокотившись на прохладный парапет балкона.

Занимался рассвет: вот-вот свежевымытое солнце вынырнет из океана, а экзотические птицы уже заливались хором странных, незнакомых голосов.

Бронштейн молча слушал. Хмель быстро выветрился из головы Самуила Моисеевича. Да и выпил он совсем чуть-чуть: возраст и старая язва желудка надежно охраняли его от излишеств. «Нет, на подставу Кнут не похож» – решил Бронштейн. Он даже проникся сочувствием и симпатией к этому «молодому человеку». По возрасту Скоглунд и Бронштейн были почти ровесниками, но разница в их «психологическом возрасте» составляла целое поколение. Скоглунд был из породы вечных мальчишек, а Бронштейна уже в детстве называли «старичком».

Самуил, еще раз посетовав на отсутствие сотрудника КГБ, решил действовать на свой страх и риск.

– Что ж, Кнут. Я постараюсь тебе помочь. Моя работа никогда не была связана с обороной, и выходов на военных и КГБ у меня нет. Не обижайся, если у меня ничего не получится, но я сделаю все, что в моих силах.

Через два дня симпозиум закрылся, и делегации разъехались по домам. У русских водки и икры хватило только-только. Перед разъездом делегаций Самуил и Кнут обменялись координатами: они договорились, что, если в Москве найдутся покупатели, Бронштейн позвонит Кнуту и пригласит его в гости. Это будет означать, что Кнут может брать билет и везти в Москву основную документацию.

Международный симпозиум закончился, и его участники вернулись к своим исследованиям. Особенно был рад вернуться в свою лабораторию к размеренной, уединенной жизни Самуил Моисеевич, не привыкший к столь насыщенному общению и бурным событиям. Круг его общения, в основном, составляли коллеги-ученые, но даже среди них он слыл замкнутым нелюдимом, хоть и добряком. Один из честолюбивых коллег, жаждущих попасть на симпозиум в Сан-Диего, глядя на Бронштейна, вспоминал старую французскую поговорку: «Милосердный боженька дает штаны тем, у кого нет задницы». Профессор Бронштейн уже 15 лет занимался исследованием влияния глубинных течений океанов на температуру поверхностных слоев. Докторская диссертация давно была подготовлена к защите, но на организацию самой процедуры у Бронштейна хронически не хватало времени. В свои пятьдесят он занимал более чем скромную должность завлаба, однако даже руководство маленьким коллективом лаборатории он считал слишком хлопотным занятием. Только лишь время, проведенное в командировках на исследовательских судах и за обработкой результатов опытов, он не считал потерянным. Он был прежде всего ученым, истинным ученым: карьера и регалии его мало интересовали. 19 июля, ровно в 9 часов утра, Бронштейн вошел в свою лабораторию. Он уже был готов к тому, что сегодняшним днем придется пожертвовать. Кто бы сомневался, что человеческое любопытство куда сильнее научной любознательности: коллеги не оставят его в покое, пока не получат подробный и обстоятельный рассказ о жизни во «вражеской» Америке. Утро пришлось посвятить сотрудникам: ему казалось, что самого Колумба, вернувшегося из Нового Света, слушали с куда меньшим интересом.