Коридор упирался в небольшую спальню, окна которой выходили в тихий московский дворик. Огромной кухне позавидовала бы любая хозяйка. А чулан и антресоли смогли бы вместить старые вещи, которые годами было жалко выбросить. Но они были пусты…. Впрочем, достаточно проницательному гостю не нужно было бы заглядывать в чулан, дабы понять, что этот дом – нежилой. Это бросалось в глаза на кухне, где никогда не готовили супы или жаркое, довольствуясь чаем, кофе и бутербродами. Не было ни застиранных полотенец, ни ажурных салфеточек, ни стопок старых газет, которые всегда могут пригодиться в хозяйстве. На книжных полках не обитало ни одной статуэтки-безделушки, колонии которых обычно в изобилии плодятся в каждом доме. Квартира не напоминала ни уютное гнездышко, обихоженное заботливой хозяйкой, ни неприбранный холостяцкий угол. Эти апартаменты были сродни казенным гостиничным номерам. Однако, Бронштейну предстояло вжиться в роль хозяина и две недели поддерживать эту легенду. Эдуард Николаевич особенно просил запомнить, а еще лучше потренироваться, чтобы знать, где находятся все выключатели и розетки. Были случаи, когда операции, которые готовились профессионалами месяцами, проваливались только лишь потому, что «хозяин» при «гостях» не мог найти выключатель, чтобы включить свет в гостиной или туалете. Устав от хождения по комнатам, Самуил Моисеевич раздобыл на кухне кусочек ветоши и принялся протирать пыль, чтобы «подружиться» с этим домом, привыкнуть к нему. Скоглунд приезжает завтра – ровно через сутки.
– Возьми трубку, это, наверно, Густавсоны насчет пикника, – высокий, все еще девичий голос жены пытался перекричать шумные струи душа и звонок телефона.
Неспешно текло субботнее утро: такие дни обычно начинаются с радостного предвкушения ничегонеделания. Кнут Скоглунд, поджаривающий на кухне тосты, поплелся к телефонному аппарату: он не сомневался, что это звонит многословная госпожа Густавсон. С этой мыслью он снял трубку.
– Алло. Я могу поговорить с герром Скоглундом? – трубка заговорила по-английски каким-то смутно знакомым голосом.
– Я вас слушаю.
– Здравствуй, Кнут. Это Самуил Бронштейн из Москвы, – от неожиданности Скоглунд чуть не выронил трубку из рук. Вот он – этот звонок, которого он давно уже устал ждать, однако боялся расстаться с последней надеждой.
– Да, Самуил! Очень рад тебя слышать.
– В Сан-Диего ты обещал приехать в Москву. Ты не передумал?
– Нет, что ты! Я с удовольствием приеду к тебе в гости, Самуил. Когда тебе удобно меня принять?
– Как только ты сможешь собраться, Кнут.
– Замечательно. Мне потребуется две-три недели, максимум – месяц. Но я обязательно извещу тебя перед отъездом. Какой подарок тебе привезти?
– Я говорил тебе, я собираю старинные морские карты.
– Постараюсь что-нибудь разыскать.
– Да. До скорой встречи, Кнут.
Кнут в прострации стоял посреди кухни с телефонной трубкой в руках. Запахло подгоревшим хлебом.
– Так что они планируют на сегодняшний вечер? – в кухню вплыла Гедда в одном лишь махровом полотенце, небрежно повязанном вокруг бедер.
Они частенько любили ходить по дому нагишом.
– О, боже, опять сгорели? Эта звонила Хельга? Кнут, да ты же не выключил тостер! – сокрушалась госпожа Скоглунд.
– Гедда, это были не Густавсоны.
– Что? Кто же это был? Кнут, что-то случилось? Неприятности?
– Это был Бронштейн.
– А…, – Гедда облегченно вздохнула, – мы опять задолжали дантисту.
– Да нет. Русский Бронштейн. С которым я подружился в Сан-Диего.
– А, вот оно что… – повисла пауза.
Гедда потянулась к пачке сигарет, Кнут поднес ей зажигалку.
– Я еду в Москву. Гедда, ты слышишь? Я еду в Москву!
– Да? Ну, а я разливаю джин! – Гедда потянулась за бокалами, но тут раздался еще один звонок, и Скоглунд кинулся к аппарату.
– Расслабься, на этот раз Густовсоны. Пошли их к черту с этим пикником, – как бы невзначай, Гедда уронила свою махровую набедренную повязку…
К полудню Кнут и Гедда наконец-то позавтракали и оделись. Окна гостиной были распахнуты в сад, где бесчинствовал май. Фруктовые деревья в белой пене цветов, а молодая травка газонов – яркая, как будто кто-то покрасил ее люминесцентной краской.
Скоглунд стоял у окна, чувствуя себя на двадцать лет моложе. Даже на тридцать: ему казалось, что он – снова пятнадцатилетний мальчишка, и все происходящее – его дурацкие грезы, навеянные фильмами про Джеймса Бонда.
– Надо же, – Гедда по-турецки устроилась на диване, потягивая коктейль, – мы – герои шпионского романа. Причем, отрицательные. Что ж, отрицательные персонажи мне всегда нравились больше. Наверное, зла в мире было бы куда меньше, если бы авторы умели хорошо выписывать главных положительных героев. А то, получается, что единственное возможное обаяние – отрицательное…
– Гедда, я боюсь.
– Я тоже. Но что бы ни случилось, знай – я на твоей стороне. Боже мой, никогда не думала, что такие истории происходят на самом деле. И что это произойдет с нами.
– Так ты первая подала идею?
– Я бы никогда не решилась это тебе предложить, если бы хоть чуть верила, что такое может выгореть.
– Но тогда почему?