Мадам Икс

— Потому что ты не готова. Не к тому, чего бы мне хотелось.

— И чего же ты хочешь, Логан?

Ещё шаг. И ещё больше искр витает между нами. Мы так близко друг к другу, что я практически нахожусь в его объятиях. И я знаю, стоит нашим телам соприкоснуться — пути назад уже не будет.

— Всё, Мадам Икс. Я хочу всё, — я поднимаю голову вверх и смотрю на него, когда он возвышается надо мной. Наши губы в миллиметре друг от друга. — Я хочу тебя всю, целиком и полностью.

Он прав.

Я не готова.

Он чуть отходит в сторону, и я, вздохнув с облегчением, проскальзываю мимо него. Сейчас я словно жена Лота: пячусь, упираюсь в дверь, и всё это время не отвожу взгляда от Логана. Я дёргаю за дверную ручку, по прежнему пристально глядя на него. Шагнув в дверной проём, я плотно закрываю за собой двери. Собрав всю силу воли, каждую её унцию, которая у меня есть, он так и не отвернулся, не моргнул, и кажется даже не дышал, пока я не закрыла дверь, разделившую нас.

И тем не менее, я чувствую, что он всё ещё там, по-прежнему стоит за дверью.

ГЛАВА 16

Логан ведёт меня в крохотное итальянское заведение. Мы идём туда пешком через весь город, вот уже полчаса мы держимся за руки.

Улицы мокрые, с деревьев падают капли дождя, светящиеся в золотистой вечерней дымке. Солнце вновь появилось на небосводе, выглядывая между облаками и небоскрёбами, чтобы осветить всё с блеском декадентского яркого света, заставив всё казаться романтичным, красивым и совершенным.

Это невероятно — я на улице и не чувствую паники.

— Я люблю это время дня, — выдаёт Логан между прочим, — фотографы называют его золочатым часом.

— Красота, — говорю я, моё сердце полно радости от простой роскоши этого момента.

Когда мы переходим перекрёсток, он указывает на солнечный свет, пробивающийся между зданиями и падающий на нас.

— Знаешь, у японцев есть слово — Комореби. Оно используется для описания того времени суток, когда солнечный свет проникает сквозь деревья в лесу. Я всегда думал, что должно быть и у нас похожее слово, то, которое описывает это время суток, в этом месте. Когда солнце будто прекрасный золотой шар, на который можно смотреть, практически не прищуриваясь; как его обрамляют здания, как его лучи отражаются в стекле, и оно делает всё таким красивым, — он смотрит на меня. — Таким прекрасным.

Он имеет в виду меня? Или солнечный свет, или этот момент?

Мы продолжаем идти и я запоминаю это. Наши руки сплетены, его большой палец проводит небольшой круг по моей коже между большим и указательным пальцем. Прелесть города, тёплый приятный воздух и запах свежести от дождя, знакомая какофония Нью-Йорка, свобода, мужчина рядом со мной.

— Есть ещё одно слово, — говорит он, вновь нарушая тишину, — оно на санскрите. Мудита, — он произносит его муу-дии-та. — И оно означает... как же выразить это? Радоваться счастью другого человека. Чужое счастье.

Я слежу за ним и жду подробностей.

Он взглянул на меня, улыбка освещает его красивое лицо.

— Я испытываю мудиту сейчас, любуясь тобой.

— Правда? — спрашиваю я.

Он кивает.

— О да. Ты смотришь на всё как-будто это самая прекрасная вещь, которую ты когда-либо видела.

Мне бы хотелось объяснить ему это.

— Всё красиво, Логан.

— И мне... мне просто нравится эта невинность, наверное. Как правило, большую часть времени я чувствую себя уставшим. Я многое видел. Много отвратительного, после чего легко забыть красоту, — он замолкает. — Мне нравятся необычные слова, они описывают что-то так, как английский язык не способен. Они выражают всю красоту небольших моментов. Слова, как комореби, напоминают мне, что необходимо забыть общее разочарование всем и просто наслаждаться настоящим.

— Что ты видел, Логан? — спрашиваю я, хотя и не уверена, почему задала этот вопрос или смогу ли принять его ответ.

Он не отвечает, слегка подталкивает меня локтём в сторону небольшой двери в тёмный ресторан, где играет аккордеон и в воздухе витает аромат чеснока.

Логан машет мужчине в возрасте, который вытирает красно-белую клетчатую скатерть.

— Есть для меня столик, Джино?

— Да, да, конечно! Проходите, проходите. Я принесу вино и хлеб для тебя и твоей красивой спутницы.

Джино улыбается и, ссутулившись, рьяно убегает на кухню, быстрее, чем я предполагала.

Логан ведёт меня через заднюю дверь в маленький двор. Мне кажется, я могу дотянуться до обеих стен улицы, если лягу. Но здесь поместилось четыре столика — три из которых заняты другими парами. Белые лампочки на шнуре развешены по всему периметру и держатся на гвоздях, вбитых в старый рассыпающийся кирпич над нашими головами.

Мы едва успеваем присесть, Логан упирается спиной в стену, как появляется Джино, держа в одной руке плетёную корзину с чесночным хлебом, а в другой — бутылку вина и два бокала.

— Это хороший Мальбек[7] , — говорит Джино. — Из Аргентины, потому что хороший Мальбек выращивает только там. Оно хорошее, очень хорошее. Думаю, вам понравится.

— Джино, разве существует вино, которое мне не нравится? Ответь мне.

— Дерьмовое вино, вот какое, — говорит Джино, ставя передо мной бокал.