Мадам «Нет»

На съемках я столкнулась со многими специфическими особенностями работы драматического актера в гораздо большей степени, чем на съемках «Жиголо и жиголетты». Здесь тоже присутствовала трудная для меня проблема работы «по кускам», когда финальная сцена могла сниматься перед начальной или когда для крупного плана требовалось сыграть какие-то чувства по отношению к партнеру, которого вообще в тот момент не было на съемочной площадке. Особенно сложно оказалось выражать чувства вне музыки – в балете она дает внутренний настрой, помогает вжиться в роль, подталкивает воображение. Все так же нервничала я при заучивании текста и на озвучании. Но кроме того, возникало множество по-настоящему экстремальных ситуаций. Вот где «нового» на меня иногда сваливалось больше, чем хотелось! Конечно, разных трудностей хватает и в жизни балетного артиста, но вот бродить голышом в ледяной воде до тех пор не приходилось…

Снимали сцену на озере в камышах. Вода – градусов десять, а мы с Аллой Осипенко должны были сниматься обнаженными. Конечно, такой эпизод снимали камерной группой, всего несколько человек, но все равно ощущалось определенное чувство неловкости… Вышли мы все-таки в бикини. Думали – доберемся хоть до камышей и там разденемся. А когда камера заработает, уже отключаешься от всего, и становится неважно, в каком ты виде, здесь уже не ты – твоя героиня. Но Васильев, увидев бикини, как заорет: «Это что такое?! Снять немедленно! Солнце уходит!» Съемочная группа уже там, в воде, камеры готовы, и действительно, если солнце сейчас уйдет, то съемка сорвется. Осипенко, как услышала вопль Васильева, так все с себя скинула – р-р-раз! – и в воду. Я кричу: «Володя, я не могу! Алле-то что, она “морж”!» А он опять: «Немедленно в воду!!!» Ну и я вслед за Аллой ухнула, и ходили мы с ней голышом в ледяной воде полтора часа. Получились кадры дивной красоты, а в итоге – все в корзину, все вырезали!

Хорошо помню и другие «морозильные» случаи на тех съемках. Например, когда с цветами накладка вышла. Сначала сцену встречи Мастера и Маргариты (по сюжету фильма Елена Князева представляет себя героиней будущего балета по роману Булгакова) сняли как положено, с мимозами. Но пленка оказалась испорченной, и пришлось эпизод переснимать. А переснимали уже в ноябре, когда никакой мимозы, естественно, не найти, вот и взяли желтые розы. Стоял жуткий ленинградский ноябрьский холод. На мне-то по крайней мере платье и туфельки были, хотя, конечно, тепла от них немного. Да и снимали меня крупным планом, могла бы и валенки надеть! А вот бедный Володя снимался в рубище и босиком! И сидел с рукописью прямо на холодных камнях мостовой. Мы на этой улочке одно место себе нашли для переодевания – какое-то ателье. Попросили разрешения устроиться в уголочке. Так местные портнихи ужасно обрадовались, быстренько всех клиентов выгнали и ателье закрыли: трогательно заботились о нас, чаек грели. Посредине той улочки у нас еще один «обогревательный пункт» образовался – детский садик. Там тоже всех детей в другую комнату отправили и только цыкали, если кто-то голос подавал…

Когда съемки проходили в Литве в закрытой зоне (рядом с границей), требовалось специальное разрешение на въезд. Пропустили в конце концов всех – кроме Максимовой, Васильева и Ермолаева – у нас оказались просрочены паспорта… Тогда нас без паспортов «контрабандой» провезли туда на черной обкомовской «Волге». Всех поселили в гостинице, а нас – в рыбацком доме и предупредили, чтобы мы «не высовывались». Этот Дом рыбака находился уже на закрытой территории, но там не требовались документы, как в гостиницах. И конечно, там никаких особых условий не было, ни ресторана, ни кафе, ничего: люди приезжали порыбачить, и во дворе стояла печка, на которой готовили пойманную рыбу. Мы сами не ловили, но рыбаки нам приносили свой улов (один раз даже принесли живого угря!), и я на всех варила уху.

На съемках я познакомилась со многими замечательными людьми, с некоторыми – с тем же Валей Гафтом – у нас надолго сложились добрые отношения. Валя человек весьма своеобразный, постоянно захваченный какими-то совершенно неожиданными идеями! Он ведь по сценарию сначала был фотографом. И вот идем мы по улице, а Гафт вдруг откуда-то выскакивает – весь в черном, и фотоаппаратом – «щелк»! Ну жуть какая-то, просто Джеймс Бонд! Поснимал так, поснимал и говорит: «А давай у меня фотоаппарат в глазу будет! Я моргну – а он щелкнет!» Или звонит в три часа ночи: «Ты знаешь, я придумал…» И опять что-то такое немыслимое предлагает… Я ему отвечаю, что это не пойдет. «Не пойдет? А, ну ладно», – а на следующий день еще что-то выдумывает. Или опять в ночи звонит, как раз когда я белье стираю, и начинает свои стихи читать (вот только что сочинил!). А мне после съемочного дня, да во время стирки, конечно, только стихи слушать…