Мадам «Нет»

Я никогда не могла существовать отдельно, отвлеченно от партнера, просто не умела. Мне необходим диалог на сцене. Конечно, партнер должен заботиться о технической стороне: если ему наплевать, устойчиво ты стоишь или падаешь, удобно тебе или нет, то ни о каком дуэте речь уже не идет, каждый сам по себе. Но когда рядом с тобой «бревно», которое только хорошо тебя с места на место переставляет, а никакого общения с ним не возникает, дуэта тоже не получится. Настоящий дуэт складывается из взаимного внимательного общения, и, слава Богу, я танцевала с людьми, прекрасно это чувствовавшими и понимавшими. Здесь я опять с благодарностью вспоминаю хореографическое училище, Владимира Дмитриевича Голубина, преподававшего не просто дуэтный танец, а культуру партнерских отношений. Владимир Дмитриевич сам был великолепным танцовщиком, партнером Марины Семеновой. Так вот, на уроках, если кавалер чуть-чуть отвернется, подавая руку даме, взглянет на себя в зеркало в этот момент – на себя, а не на даму, Владимир Дмитриевич тут же выгонял за такое из класса: «Вон, чтобы я тебя больше не видел!» Казалось немыслимым, танцуя с дамой, любоваться на себя самого. К сожалению, сейчас на сцене я довольно часто наблюдаю подобное…

С Юрием Тимофеевичем Ждановым я танцевала свою первую «Жизель». Поначалу на репетициях меня сковывало чувство жуткого неудобства, я думала: «Боже мой, такой мастер, он же с Улановой танцует! А тут должен приходить на репетиции с какой-то девчонкой». Но вся неловкость и смущение быстро ушли, потому что Юрий Тимофеевич проявил большую чуткость и внимание, помогал, подсказывал массу каких-то деталей – и чисто технических, и актерских. Он ведь мог бы отнестись формально: «Ну подумаешь, я же ее не уроню» – и не слишком напрягаться на довольно муторной работе «разжевывания» для меня всех сложностей спектакля. Вот если бы и я раньше выступала в этом балете, то нам хватило бы двух репетиций, чтобы сверить какие-то вещи и станцевать. А когда в течение полугода приходилось работать над каждым движением (что-то получается, что-то не получается), объяснять, ждать, пока этот неопытный ребенок до всего дойдет, – тут требовалось особое терпение и желание помочь. У Юрия Тимофеевича терпения хватало, он очень трепетно относился ко мне и опекал меня. И я ему за это бесконечно благодарна.

Конечно, не всегда и не все складывалось так уж благостно: я вспоминаю, какой стресс пережила на своем первом выступлении в «Жизели» 1 июня 1960 года… Тогда ведь никаких видеокамер еще не существовало, пользовались киноаппаратами, которые при съемке довольно громко жужжали. На спектакле в первой кулисе (вернее, даже не в первой, а прямо за занавесом) стоял Саша Хмельницкий с таким киноагрегатом и снимал мой дебют. И вот когда Жданов во втором акте поднял меня на высокую поддержку, вдруг раздалось это – «ж-ж-ж». Какой тут пошел мат-перемат! Я и без того вся трясусь – и его боюсь, и сцены боюсь, а тут еще кинокамера стрекочет. Жданов аж шипит: «У меня такое настроение! Я весь в эмоциях! А тут эта… жужжит!» Вот с таким «накалом чувств» у меня прошел второй акт «Жизели»…

После спектакля взяли бутылку шампанского и пошли к себе на Брюсовский – отмечать: мама, Уланова, Володя Васильев. Юрия Тимофеевича я, конечно, тоже пригласила, еще до спектакля, но теперь подумала: он так ругался, он не придет! И вот вижу, как Жданов входит, идет по длинному-длинному коридору нашей коммуналки и бросает мне под ноги лепестки роз. Усыпал лепестками весь коридор и сказал: «Это было так прекрасно!» А я стояла и думала: «И где же правда – там или здесь?»

Николай Фадеечев – замечательный танцовщик, великолепный партнер. Красота, благородство каждого его жеста, всей сценической манеры стали образцом для нашего поколения. Когда Фадеечев выходил на сцену, с первого шага ощущалось, что это – настоящий принц! До сих пор помню, как в «Лебедином озере» весь зал смотрел вовсе не на танцующие на переднем плане пары: все смотрели на Зигфрида – Николая Фадеечева, который сидел в глубине сцены и всего лишь неторопливо, пальчик за пальчиком, безумно элегантно снимал перчатки! Недаром во время гастролей Большого театра в Англии в 1956 году рецензии на его выступления выходили под заголовками: «Самый аристократичный коммунист»!

У Коли были необыкновенные руки – в его руках я всегда чувствовала себя очень спокойно, уверенно: с ним танцуешь – все равно что на диване лежишь – можно ничего не делать, до того удобно! Но главное – с таким партнером всегда получалось общение на сцене, он «говорил» с тобой танцем.