Мадам Пикассо

Разумеется, он не мог так поступить. Это была лишь дикая мимолетная мысль, как и многие другие странные образы, мелькавшие в его сознании. Перед уходом он мог бы оставить для нее несколько франков на стойке бара, но Фернанда заставит бармена признаться, кто оставил эти деньги, а Пикассо не мог дать ей надежду на примирение. Для него в мире не осталось никого, кроме Евы и его любви к ней.

Весь гнев, который он испытывал раньше, мало-помалу начал отступать, когда он снова представил себе Еву, лежавшую на больничной кровати, и увидел в ее глазах страх перед будущим. У него сжалось сердце. Все это время она старалась избавить его от забот о своем здоровье и молча носила в себе эту ужасную болезнь. Сама мысль об этом была невыносимой для него. Он негодовал на себя за то, что рассердился на нее, когда она больше всего нуждалась в нем. Да, болезнь по-прежнему пугала его. Но, наверное, Бог все-таки поработал над ним, исцелив старые раны и предоставив еще одну возможность справедливо поступить с любимым человеком.

В то же мгновение Пикассо понял, что вовсе не гнев овладел им, когда он обнаружил опухоль в ее груди. Это был страх.

«Я просто не могу потерять ее», – в отчаянии подумал он. Пикассо особенно страшился мысли о том, что однажды ему придется увидеть смерть Евы, как он видел смерть Кончиты. И теперь, как и в прошлый раз, он будет бессилен помешать этому.

– Нам нужно перестать встречаться в больницах. Люди начнут говорить об этом.

Ева открыла глаза и сразу же увидела милую улыбку Сильветты. Ее подруга сидела на краю кровати. Ева попыталась выпрямиться и прислониться к белому металлическому изголовью, но испытала резкую боль и передумала.

– Пабло сказал тебе, что я здесь?

– Он просил меня прийти, – ответила Сильветта.

– Не сомневаюсь, что это потому, что он сам не может смотреть на меня.

Сильветта взяла ее за руку.

– Ева – ma cher amie[69], – почему же ты никому не сказала раньше? Такие ужасные вещи нельзя держать в себе.

Ева отвернулась, но она не могла скрывать правду.

– Я думала, что это пустяки. Я так сильно хотела, чтобы это оказалось ерундой! Знаю, это звучит нелепо, но прошлым летом, когда у меня начались приступы кашля, я внушила себе, что это лишь киста, реакция моего организма на обострение бронхита. У меня всю жизнь были слабые легкие, но мне казалось, что если я избавлюсь от кашля, то опухоль пройдет сама собой.

– В самом деле? А если бы она не прошла, что ты собиралась делать?

– Наверное, я даже не думала об этом из-за паники. Решимость и знание – это не одно и то же. Теперь я знаю, что совершила ошибку. Пикассо просто в ярости из-за меня, Сильветта.

– Бог ты мой, разве у него нет на это права?

– Ты не понимаешь, – слезы застилали Еве глаза, и она сдерживалась, чтобы не расплакаться. – Хирургическая операция, на которой настаивает врач, чтобы полностью избавиться от рака, изуродует меня. Доктор Руссо выразился вполне определенно. Меня разделают, как на бойне. Вместо грудей останутся лишь чудовищные шрамы. Я еще могу подождать до лета, чтобы убедиться, что опухоль не распространяется. Но если появятся метастазы, то на моем будущем будет поставлен крест…

– Ох, Ева, – Сильветта сжала ее руку. Теперь обе девушки плакали.

– Доктор Руссо рекомендует мне до конца зимы отправиться куда-нибудь, где тепло, и по возможности собраться с силами. На всякий случай. Так он и сказал: на всякий случай.

– Ты говорила со своими родными? Они должны знать об этом. Я могу съездить к ним, если хочешь.

– Моя бабушка умерла от рака груди. Я не могу беспокоить их из-за этого. И я все-таки надеюсь, что доктор Руссо все-таки избавил меня от рака, когда удалил опухоль для анализов. Возможно, на этом все закончится. Так или иначе, у меня есть отсрочка до лета.

– Значит, Пикассо отвезет тебя в Авиньон? Помню, тебе понравились окрестности и городок неподалеку. Это будет идеальное место.

Ева подумала об их маленьком убежище в Сорге. За всю свою жизнь она не была так счастлива, как в то первое лето вместе с Пикассо. Тогда они были совершенно беззаботными, и все казалось возможным.

– Мне хотелось бы, но я не знаю, получится ли. Я не видела Пабло со вчерашнего дня, – грустно ответила она. – А когда он ушел, то был чрезвычайно недоволен.

– Он вернется, Ева. Он очень любит тебя, и все это видят. Кроме того, ты теперь обручена. Только посмотри на свое чудесное кольцо!

Ева чувствовала кольцо на пальце – драгоценный символ их любви. Вместе они уже выдержали много бурь: разрыв с Фернандой, ссору с супругами Пишо, смерть дона Хосе и Фрики. Сильветта была права. Ей нужно дать ему время, чтобы он мог справиться с потрясением. Сейчас Еве казалось, что время для нее – это самая важная вещь в мире.