Мадам Пикассо

Ева еще не пришла в себя через три дня после удаления опухоли, но, тем не менее, решила самостоятельно руководить обстановкой их новой квартиры. Лежа на диване, она вертела на пальце серебряное обручальное кольцо и командовала грузчиками, которые входили и выходили через парадную дверь с коробками и мебелью. Ей становилось лучше, когда она думала о других вещах, а не об операции и своем будущем. Создание настоящего дома для Пикассо и семейного святилища для них обоих было лучшим лекарством, какое она могла себе представить.

Пикассо выглядел очень рассеянным с тех пор, как она вышла из больницы, и хотя его состояние беспокоило Еву, она понимала, что отчасти оно вызвано предстоящим аукционом произведений живописи. «Как будто у него без того было мало забот», – подумала она. Но Ева также знала, что он использовал работу в качестве предлога, чтобы избежать окончательного выяснения отношений. Им еще предстояло откровенно поговорить обо всем после операции.

Гертруда и Алиса пришли на ланч и в качестве подарка принесли папоротник в горшке. Сильветта зашла несколько минут спустя и спросила, чем она может помочь, а потом появился Макс с бутылкой перно. Все ждали возвращения Пикассо, но вместо этого увидели Канвейлера. В его темных глазах метались панические искры, и он выглядел совсем запыхавшимся, когда протиснулся в дверь.

– Он здесь? – без церемоний обратился он к Еве, стоя над диваном.

– Боюсь, что нет. Извините за коробки, но располагайтесь поудобнее.

– Мне нужно поговорить с Пикассо об аукционе, особенно о первоначальной цене, которую он хочет назначить за две основные картины. Время на исходе, а интерес к его работам стремительно растет.

Ева обменялась взглядом с Гертрудой. Обе знали, куда ушел Пикассо, так как лучше понимали его характер, чем кто-либо еще. Когда он впадал в отчаяние, его убежищем становился Бато-Лавуар. Возможно, так случилось и на этот раз.

– Вам нужно с ним поговорить, – заметила Гертруда.

– Вчера вечером он работал допоздна и ушел из дома на рассвете, – ответила Ева.

– Знаю, вы еще слабы, но если сможете, нужно поговорить с ним и решить дело раз и навсегда. Не позволяйте этой ране воспалиться. Сейчас вы как никогда необходимы друг другу.

Ева ценила то, что Гертруда теперь относилась к ней так же доброжелательно, как и Алиса. Обе женщины глубоко повлияли на нее и на их отношения с Пикассо.

– На самом деле, мне уже гораздо лучше. Я чувствую себя сильной.

– Тем не менее я поеду с тобой на Монмартр и буду ждать в такси, – заявила Сильветта.

– Мы с Алисой позаботимся о том, чтобы здесь все было в порядке, – сказала Гертруда.

Как и ожидалось, Ева нашла Пикассо, сидевшего на деревянной скамье под деревьями на площади Равиньян. Он был окружен множеством голубей, но как будто не замечал их, как, впрочем, и ее, когда она опустилась рядом с ним. Прошло некоторое время, прежде чем она набралась храбрости и обратилась к нему.

– Мсье Канвейлер повсюду ищет тебя, – тихо сказала она. – Ты же знаешь, завтра начнется аукцион.

– Si. Я знаю.

– Он пришел к нам, чтобы выяснить вопрос о стартовых суммах на разные картины. По его словам, если вы все сделаете правильно, это будет самое знаменательное событие в твоей жизни.

– Сомневаюсь, – равнодушно бросил Пикассо и снова надолго замолчал. – Как ты узнала, где меня найти?

– Я знала, потому что люблю тебя.

– Тебе нужно вернуться домой и отдохнуть.

– Без тебя это не дом, Пабло.

– Мне нужно время, чтобы подумать. Раз уж ты знала, где меня искать, то знаешь и об этом.

Она покачала головой.

– Я лишь хотела защитить тебя от тревог, чтобы ты мог нормально работать. Боже, Пабло, мне так жаль… – оба вздохнули и сделали вид, будто наблюдают за голубями, копошившимися на мостовой. – Если я лягу на операцию следующим летом, все изменится.

– Ничто не бывает таким предсказуемым, как перемены, верно?

Она положила руку на его бедро.

– Ты когда-нибудь простишь меня или все останется по-прежнему? И наши отношения станут такими же, как у вас с Фернандой?

– У нас с тобой никогда не будет так.

Ева заметила, как дернулась мышца на щеке Пикассо. В его черных глазах стояли слезы.

– Я не собираюсь обсуждать дела с Канвейлером, – наконец произнес он. – Сейчас это слишком трудно для меня. Мне нужно работать. Я художник, а не бизнесмен.

– Я тоже была швеей, а не танцовщицей. Но ничто не бывает таким предсказуемым, как перемены, не так ли?

– Иногда я почти ненавижу тебя за то, что ты такая умная, – сказал он.

– Ну уж извини.

– Тебе действительно нет равных.

– Ты моя жизнь, Пабло.

Пикассо с серьезным видом посмотрел на Еву.

– Тогда ты знаешь, что самое знаменательное событие в моей жизни не имело ничего общего с живописью. Оно произошло, когда я влюбился в тебя.