Мадам Пикассо

Скрипичный ключ обозначал музыку, которую они слушали месяц назад в маленьком кафе «Тамбурин». Изящные пальцы были ее пальцами, прикасавшимися к бокалу перно, когда она смотрела на него. Струны скрипки напоминали о его признании: «Мне хочется обнять тебя прямо сейчас, как этот музыкант обнимает свой инструмент». И даже намек на ее совершенную улыбку наводил его на мысль о «Моне Лизе». В нижней части холста он написал два простых слова: Ma jolie.

За грязными окнами его студии прохладный осенний ветер вращал калейдоскоп листьев на мостовой. Пикассо не представлял, что сделает Фернанда, если узнает о Еве. Они с Фернандой с каждым днем все больше отдалялись друг от друга, но он еще не решил, как с ней расстаться, чтобы не разрушить ее жизнь. Так или иначе, Ева теперь была его единственным увлечением.

От своего друга Жозефа Оллера Пикассо знал, что она по-прежнему работает в «Мулен Руж», хотя ее дерзкий выход на сцену больше не повторялся. Несмотря на протесты Евы, Пикассо поговорил о ней наедине с Жозефом. Он сказал Оллеру, что будет считать личным одолжением, если против мадемуазель Умбер, имевшей смелость помочь одной из звезд представления, не будет выдвинуто никаких обвинений.

Сначала Оллер, с присущей ему надменной помпезностью, ответил отказом. Мадам Люто пришла в ярость и уже отругала девушку. Но Пикассо, который сам был мастером интриги, пригрозил владельцу, что переместится в «Фоли-Бержер» на другом конце города вместе со своими друзьями, делами и растущей славой. Через два дня Еву официально назначили помощницей костюмера. Единственным комментарием мадам Люто было сухое поздравление; во всяком случае, так ему сказала Мистангет. Ему хотелось обеспечить Еве лучшее будущее, независимо от того, увидятся они снова или нет.

Солнце садилось, окутанное сиянием багрянца и золота, когда Пикассо любовался с крутого склона городского холма видом, открывавшимся с Монмартра. Эйфелева башня возвышалась над парижским горизонтом, словно огромное мифическое существо. Пикассо любил этот вид и все, чтобы было с ним связано. Он глубоко вздохнул, потом посмотрел на свои заляпанные краской ботинки и побрел по извилистым булыжным мостовым. Его кепи было низко надвинуто на лоб, скрывая лицо. Он завернул за угол рядом с высокой каменной стеной и направился по аллее к «Розовому дому», намереваясь побыть там немного перед посещением салона Гертруды Стайн.

Пикассо уселся за столиком в меркнущем свете раннего вечера, ведь Стайны ожидали их прихода лишь после семи часов. Он молча наблюдал, как молодой официант зажигает свечи, вставленные в старые винные бутылки, на маленьких столиках, накрытых белыми скатертями. Сколько вечеров они провели здесь вместе с Фернандой, беззаботно болтая, ужиная, выпивая и наслаждаясь обществом друг друга!

Очаровательное бистро, оформленное в розовых тонах, было совместным предприятием его старой любовницы Жермены и ее нынешнего мужа Рамона. Пикассо всегда радовала мысль о том, что он лично их познакомил. Теперь уже больше пяти лет обе пары были почти неразлучны.

Давным-давно, еще до того, как Жермена стала любовницей Пикассо, он также познакомил ее с Касагемасом, своим лучшим другом из Барселоны, с которым он приехал в Париж… Именно из-за нее он свел счеты с жизнью. Но это была другая история, о которой лучше не вспоминать. Дружба между четырьмя старыми знакомыми, включая Фернанду, была крепкой и долговечной. Совсем немногим он доверял больше, чем супругам Пишо.

Жермена вышла на улицу, и Пикассо встал, чтобы обнять ее. У нее были замечательные зеленые глаза, похожие на глаза Фернанды. Посторонние люди даже считали их сестрами.

– Я думала, у тебя есть планы на сегодняшний вечер, – сказала она, когда он опустился на стул, а другая молодая пара устроилась за столиком рядом с ними.

– Есть. Я просто подумал, что сначала хорошо бы выпить пива с Рамоном. Он здесь?

– Само собой. Где еще он может быть? – Она рассмеялась, но потом серьезно посмотрела на него. – Все в порядке, Пабло?

– А почему ты об этом спрашиваешь?

Он понял, что ответил слишком быстро, потому что Жермена помедлила, прежде чем заговорить снова.

– Не знаю. Ты надолго пропал после скандала с «Моной Лизой». Мы беспокоились за тебя.

– Не о чем беспокоиться. Я работаю. Мои картины по-прежнему продаются. Канвейлер через месяц устроит мне очередную выставку в Лондоне.

Жермена с подозрением покосилась на него.

– Фернанду я тоже давно не видела, с тех пор как вы вернулись из Сере.

– Уверен, что она не скучает и где-нибудь тратит мои деньги. Сейчас она большей частью занимается именно этим.

Он понимал, что Жермена чувствует раздражение в его голосе, но ничего не мог с этим поделать. Они слишком давно были знакомы друг с другом.

Появился Рамон, державший в руках два подноса для группы посетителей, расположившихся за несколько столиков от них. Он расставил тарелки и подошел.

– Hola[43], Дон Кихот, – поприветствовал его Пикассо.

– El hijo prodigo regresa, – отозвался Рамон и уселся рядом с ним. Возвращение блудного сына.