Мадам Пикассо

– Я не лгу! – Ева старалась говорить решительно, несмотря на жгучую боль. Ей до сих пор не верилось, что Луи мог ударить ее.

– Я хочу сказать, ma cherie Марсель, что отныне ты принадлежишь мне, душой и телом. Если ты была с тем художником, то даже представить не могу, что бы я сделал с тобой.

– Уходи отсюда.

Луи безропотно направился к выходу, но потом остановился и повернулся к ней в тусклом свете, падавшем из коридора.

– Кстати, Пикассо поздравляет нас обоих.

– С чем?

– Конечно же, с нашей помолвкой. Вернее, с нашей предстоящей помолвкой, ведь все уже было решено. Я не хотел говорить тебе об этом, пока не выберу подходящее кольцо для тебя, но в прошлый вторник я съездил в Венсенн и поговорил с твоим отцом.

– Что ты сделал! Зачем?

– Он был весьма доволен и сказал, что тебе уже давно пора устроить свою личную жизнь и стать кому-то хорошей женой. Поскольку я намекнул, что мы уже близки, у него не было никаких возражений.

– Ты не имел права!

– Я лишил тебя невинности, так что у меня были все основания для этого разговора.

Ева схватилась за голову, тщетно пытаясь избавиться от оглушительного стука крови в висках. Ее мысли путались. Ей хотелось закричать, что они не любовники. Она не дала Луи ничего, кроме нескольких мгновений близости, она отдала ему свое тело, пытаясь забыть о мужчине, который владел ее сердцем. Но это было тщательно охраняемым секретом – как и многие другие тайны, направляющие поступки людей, – и она не могла произнести ни слова. Их отношения с Пикассо казались священными.

Глава 20

На следующий вечер, после представления в «Мулен Руж», когда Ева уже собиралась домой, она увидела мужчину в темном пальто и черном шелковом цилиндре, ожидавшего ее у выхода на сцену. Он был высоким и бородатым, с темно-карими глазами, длинным носом и дружелюбной улыбкой. Она удивилась, когда он назвал ее «мадемуазель Гуэль», а не Марсель Умбер, поскольку лишь немногие в Париже знали ее настоящее имя.

– Мой клиент поручил мне передать эту посылку вам, и только вам.

– Ваш клиент, мсье? – спросила она, глядя на небольшой пакет, завернутый в коричневую бумагу и перевязанный шпагатом.

– Полагаю, вы поймете, кто это, как только вы развернете посылку, мадемуазель. Он уехал на несколько дней в Гавр, но попросил меня с величайшей осторожностью передать вам эту вещь.

– Могу я узнать ваше имя?

Он посмотрел на Еву сверху вниз, едва заметно улыбнулся и вежливо снял шляпу.

– Меня зовут Даниэль-Анри Канвейлер.

Канвейлер был широко известен в Париже как галерист и торговец живописью, представлявший интересы таких гигантов, как Сезанн и Гоген. Ева не раз читала в газетах о его поразительных сделках и знала, что Пикассо тоже принадлежит к его клиентам.

– Берегите содержимое посылки, мадемуазель. Любое произведение искусства имеет большую ценность на современном рынке.

Сердце Евы учащенно забилось. Она огляделась по сторонам, но, к счастью, никто из актеров или работников сцены пока не обратил внимания на их разговор.

– Лучше откройте ее где-нибудь в уединенном месте, – посоветовал Канвейлер и протянул ей посылку. На какой-то момент показалось, что он не хочет выпускать пакет из рук.

– Merci, мсье.

– Знаете ли, я советовал ему не делать этого. Он уехал из города на несколько дней, чтобы разобраться со своими мыслями, поэтому я не думаю, что он правильно оценил последствия такого подарка.

– Ваш клиент – весьма решительный человек.

– Ах, мадемуазель Гуэль, вы не знаете и половины, – со вздохом отозвался Канвейлер и водрузил цилиндр на голову.

Ева поняла, что находится внутри, сразу же, как только вскрыла посылку. Коллаж из форм теплых оттенков был похож на нежную мелодию, переложенную на холст. Она дивилась тому, какой прихотливой и в то же время чувственной была эта картина. В следующее мгновение она увидела надпись. Три коротких слова, обозначавшие название, были выведены тонкой кистью: J’aime Eva.

Я люблю Еву.

Ева была рада, что открыла посылку в одиночестве, поскольку не смогла удержаться от восторженного возгласа. Возможно ли, что все это время Пикассо испытывал точно такие же чувства, как и она? Потом пришла мысль о Фернанде и о том, как бессовестно она убедила Еву – она выбрала ее из всех остальных женщин! – солгать ради нее. Фернанда обвела Пикассо вокруг пальца.

Вскоре Ева заснула, прижав к груди маленькую картину. В конце концов, у них с Пикассо ничего не закончилось; все только начиналось.

На следующее утро в приоткрытое окно донесся звук автомобильного мотора на улице Данциг. Ева проснулась. Вскоре послышался женский голос, который показался ей знакомым.

– Возвращайтесь с мадемуазель Умбер и не принимайте никаких возражений, – велела женщина водителю. – Скажите, что я собираюсь угостить ее чудесным завтраком в отеле «Морис». Не забудьте добавить, что мне совершенно необходимо с ней посоветоваться. И поскорее, пожалуйста, пока кто-нибудь не заметил меня в этих трущобах.