Мадам Пикассо

– Ты осталась в прошлом, Фернанда, – ледяным тоном ответил Пикассо и обошел вокруг нее, положив руку на плечо Еве. – Кстати, когда я вернусь в Париж, то заберу Фрику и кошку, – не оглядываясь, добавил он. – Так или иначе, тебе было на них наплевать. Я принес обезьянку в новый дом, но ты, скорее всего, даже не заметила, что ее там больше нет. Так что у меня с ней много общего.

Пикассо крепче прижал к себе Еву и зашагал от друзей прочь. Во всяком случае, они считались его друзьями, но теперь все было кончено. Он никогда не простит их за недавнюю сцену и за вынужденный выбор между дружбой и любовью. Но там, где речь шла о любви, никакого выбора быть не могло. Осталась только Ева… и так будет всегда.

– Как долго ты был любовником жены своего друга? – спросила Ева несколько часов спустя, когда они лежали в постели.

Пикассо отодвинул локон, закрывавший ее глаза.

– Недолго. Мы были очень молодыми и бедными. Все это было глупостью.

– И Рамон не ревновал?

– Я первым сошелся с Жерменой, но мы все были знакомы. А потом им стало хорошо вместе, к чему же ревновать? – Пабло нежно поцеловал Еву. – Но я должен сказать тебе кое-что еще, чтобы сегодня больше не было никаких сюрпризов. Это не предмет для гордости, но когда-то у меня был роман и с Алисой.

– С любовницей Дерена?

– Тогда она еще не была его любовницей, и они даже не были знакомы. Наши отношения продолжались недолго.

– А Марсель Брак?

Пикассо улыбнулся. Сейчас описание прошлых романов казалось ему особенно нелепым. Он всегда гордился своими подвигами… но только не с Евой. Ему была свойственна бравада, но теперь это казалось вульгарным, и он хотел поскорее забыть о своих любовных историях.

– Нет. Но я познакомил ее с Жоржем.

– Понятно, – Ева отвернулась от него.

– Ева, ну что ты? Похоть – это совсем не то же самое, что любовь. Благодаря тебе я теперь понимаю разницу. Огонь похоти не может гореть дольше, чем любой костер. В конце концов он гаснет.

– Случится ли это с нами? У тебя было так много любовниц, что я просто не знаю, смогу ли я для тебя быть интересной.

Сначала Пикассо захотел поцеловать Еву со всей ошеломительной страстью, обрушившейся на него, – он надеялся, что это придаст ей уверенности в себе. Но потом засомневался: какое впечатление это на нее произведет? Ева была права. В его жизни было так много любовниц и скоротечных романов… Подруги, шлюхи, незнакомки. Соблазнительные женщины были для него лучшими натурщицами. Ему инстинктивно казалось, что он понимает чувства Евы. И сейчас Пикассо впервые в жизни хотелось принадлежать одной-единственной женщине. Он хотел быть верным Еве, иметь от нее детей. Он хотел, чтобы ее лицо было последним, которое он увидит перед смертью. Пикассо никогда не испытывал таких чувств к другой женщине.

Ева ближе привлекла его к себе.

– «Мне душу странное измучило виденье, / Мне снится женщина, безвестна и мила, / Всегда одна и та ж, но в вечном измененье, / О, как она меня глубоко поняла…»

– Ты цитируешь Верлена? – спросила Ева, когда он замолчал.

– Я не просто художник, который рисует кубы и квадраты. В этом стихотворении говорится о тебе.

– Что ж, я очень рада.

– Я собираюсь нарисовать тебя, когда мы приедем в Авиньон, хочешь ты того, или нет.

– Мы собираемся в Авиньон?

– Нам нельзя здесь оставаться. Не думаю, что Фернанда уедет в Париж. Остается лишь надеяться, что Жорж и Марсель присоединятся к нам… а может быть, и Андре с Алисой. Там хороший свет и немного более оживленная обстановка, чем в Сере.

– Чем же мы займемся в Авиньоне? – спросила она.

– Будем рисовать, есть… и все время заниматься любовью. Разве есть что-нибудь более прекрасное?

Глава 25

Ева и Пикассо провели в Авиньоне всего лишь два дня, когда встретились на улице с высоким скандинавским художником, которого Пабло представил как Кееса Ван Донгена. Художник вышел на прогулку с женой и маленькой златокудрой дочерью; они познакомились с Пикассо и Фернандой на Монмартре, с неискренней улыбкой объяснила Еве его жена, когда их представили друг другу.

– Какой сюрприз, – сдержанно произнес Ван Донген и кивнул Еве. – Мы гадали, почему вы уехали из Парижа, но не могли представить ничего подобного. Мне всегда казалось, что вы с Фернандой, рано или поздно, всегда находите общий язык.

– Жизнь полна сюрпризов, – заметил Пикассо.

В неловкой тишине он обнял их маленькую дочь, которая без оглядки бросилась к нему на руки, а потом передал девочку матери. Это проявление детской беззаботности практически не уменьшило напряжения, повисшего между ними.

– Как-нибудь вечером мы могли бы встретиться и поужинать вместе, – предложила Августа Ван Донген.

– Сомневаюсь, что мы долго пробудем в городе, – быстро ответил Пикассо.

– Вы, наверное, собираетесь вернуться в Париж?

– Я думал, что здесь мы не встретим всех этих людей, – пробормотал Пикассо, когда они с Евой отошли в сторону.

– Каких людей?

– Тех, кто знал о наших отношениях с Фернандой.

– Сомневаюсь, что нам удастся убежать от всех, Пабло. Вы долго были вместе.

– Наверное. Просто сейчас я никого не хочу видеть. Мне не хочется портить наш отдых.