Мадемуазель скульптор

— Но дороги ужасны. Чуть отъехал от Петербурга — никаких дорог нет практически. Пыль и грязь. Главное, все подряд ругают эти дороги, но никто их не строит по-настоящему. То есть, говорят, строят, только деньги, выделенные на стройку, исчезают в чьих-то карманах. Ужас. А морское наше плаванье было грандиозно. Совершенно без качки. Только напоследок застряли в Ревеле, так как шел сильный дождь, волны поднимались большие, и мсье Разумовский не решился рисковать самочувствием августейших особ.

О немецких принцессах и их матери:

— Герцогиня Дармштадтская — милая дама, образованная, начитанная, но, признаться, эти знания не пошли ей впрок. Часто судит и рассуждает, как простая кухарка. И скупа до невероятности. Держит дочек в черном теле. Старшая, Амалия, самая разумная и невозмутимая. Думаю, она была бы лучшей партией цесаревичу, усмиряла бы его страсти. Но не знаю, не знаю. Средняя, Вильгельмина, очень походит на мать — крайне расчетлива, вспыльчива и груба. Я бы в такую не влюбился, даже несмотря на ее привлекательность и молодость. Младшая, Луиза, слишком еще юна: ей всего шестнадцать, и она, по-моему, еще в куколки играет. Но лицо самое приятное из всего этого курятника. Может быть, и с ней цесаревич был бы счастлив, если б воспитал по собственному желанию. Словом, на его месте я бы в первую очередь обратил свой взор к старшей, во вторую очередь — к младшей, но никак не к средней. Кстати, ее величество тоже так считает: Разумовский рассказал царице о наших с ним общих впечатлениях. Но она не хочет навязывать сыну свое мнение, говорит, пусть он сердцем выберет сам.

О погоде и русской кухне:

— Странная погода в этом Петербурге. Солнце светит, жарко, через пять минут — облака и дождь. А еще через десять — снова солнышко. Не понятно, как одеваться. И еда местная меня удручает. Чересчур груба для моих кишок. Обострился колит, вынужден все время пить лекарства. Если так пойдет и дальше, протяну в России не больше месяца и уеду на родину: помирать из-за этой стряпни я не собираюсь.

После кофе и разговоров посетил мастерскую Этьена, где стояла большая модель памятника Петру. Долго ходил вокруг, приближался, отступал, рассматривал. Наконец, повернул лицо к нам; мне показалось, даже косоглазие его в то мгновение было не заметно. Произнес с чувством:

— Это превосходно. Ни на что не похоже. Мне мсье Лемуан, разумеется, показывал маленькую копию, мы ее одобрили, как вы знаете, но в натуре — совершенно иное впечатление. Сила, мощь! Ярость, натиск! Ухватили в Петре главное. Бешеный напор, все сметающий на своем пути. Вместе с тем — величавость и монументальность. Браво, браво, дорогой Фальконе! Если памятник будет установлен как ему положено, вы войдете в историю. Мы с мсье Лемуаном не ошиблись, протежируя вас. — И от всей души обнял мэтра. А потом взглянул на меня: — Это правда, мадемуазель Мари, что портретное решение было ему подсказано вами?

Я присела в книксене:

— Да, отчасти, мсье.

А Этьен возразил:

— Ну, не скромничай, не скромничай: голова на девяносто процентов твоя! Я немного подправил, кое-что уточнил — и только. И нисколечко не ревную, а наоборот — счастлив, что у меня и у Лемуана есть такая ученица.

И Дидро вновь поцеловал мне руку.

Осмотрел и другие фигуры в мастерской, похвалил отливку «Мальчика, вынимающего занозу» и мои полушутливые бюсты наших домоправителей. А потом сказал:

— После выбора невесты цесаревичем и его сговора о бракосочетании состоится венчание — думаю, что меня и вас пригласят. А за сим, уверен, будут заказы — бюстов Павла и его жены. Так что наблюдайте за ними повнимательней.

Под конец его визита Фальконе попросил:

— А не будете ли вы так любезны, мсье Дидро, — не нарочно, а при случае, ненавязчиво — намекнуть царице, что пора бы профинансировать нашу отливку. Скоро год, как мы пребываем в простое. Срок контракта почти истек…

— Уж не сомневайтесь — намекну непременно, — живо обещал энциклопедист. — Я уверен, что никто вам нарочно палок в колеса не ставит. Просто суета сует отвлекает ее величество от вашего дела. Надо ей напомнить. Запаситесь терпением, господа, и все у вас получится.

Проводив философа, стали жить надеждой.

7

Цесаревич выбрал среднюю дочку — Вильгельмину. Говорили, что Екатерина очень недовольна этим решением, ратуя за старшую, но препятствовать свадьбе наследника не стала. Удостоила герцогиню-мать и ее дочерей орденом Святой Екатерины. В августе невеста приняла православие, сделавшись княжной Натальей Алексеевной, а затем состоялось обручение с Павлом Петровичем. Мы с Этьеном присутствовали на их венчании — 29 сентября — в церкви Рождества Пресвятой Богородицы. Было очень много народа, настоящая толчея, и рассматривать новобрачных издали плохо получалось. Но при выходе из храма мы раскланялись с Бецким, и Иван Иванович снисходительно произнес:

— У меня до вас разговор, мсье Этьен и мадемуазель Мари. Жду вас послезавтра у меня дома, к трем часам пополудни. Сможете? Вот и договорились.

Фальконе сжал мне руку, а я — его.