Двери деревенской ратуши были закрыты на засов. Граф Мольнар провел в ратуше практически все утро, и, когда появились Юзеф Сулье – Судья – вместе с глашатаем, он, впустив их, снова запер за ними двери. Деревенскому глашатаю было поручено забрать Судью с празднества на центральной площади, и он успешно решил эту задачу. Судья тихо выскользнул из общей массы собравшихся на праздник, практически никем не замеченный.
Оказавшись в ратуше, Судья отошел от окна, сквозь которое били лучи июньского солнца. Здесь звуки праздника практически не были слышны. Часы на стене тикали бесстрастно и бездушно, наполняя Судью необъяснимым ужасом.
Хенрик Мишкольци кивнул своим коллегам по ансамблю, притопнул ногой и на четвертом такте ударил смычком по струнам своего альта, что заставило всех собравшихся вскочить на ноги и пуститься в пляс.
Хенрик и его трио выступали на празднике святых Петра и Павла каждый год, и он всегда с нетерпением ждал этого дня. У него редко выпадала возможность поиграть на открытом воздухе. Обычно его приглашали в корчму на организуемые там по воскресеньям танцы. Сейчас атмосфера на празднике была такой возбужденной, что он мог, закрыв глаза, представить себе, будто играет перед огромной аудиторией, гораздо более многочисленной, чем она была на самом деле.
Марица ждала именно этого момента. Она вскочила со скамьи, расправила свою синюю юбку и поспешно поправила белую шляпку, потянув за завязки, чтобы убедиться, что та надежно устроена у нее на голове. После этого она заставила подняться Франклина, проведя ладонью по плечам своего «сына», и, послюнявив палец, заправила ему за ухо выбившуюся прядь.
Вначале темп исполнявшейся музыки был достаточно медленным, и Марица плавно двигалась в такт ему. Когда мелодия стала набирать обороты, она вскоре раскраснелась. Группа женщин позади нее взялась за руки и принялась танцевать в кругу, однако Марица оставалась на своем месте в группе танцующих непосредственно перед ансамблем, стоя лицом к Франклину. Музыка играла все быстрее и быстрее, и она кружилась в такт ей, щелкая пальцами над головой и не сводя глаз с Франклина, который подпрыгивал и хлопал в ладоши в самом быстром чардаше, который он когда-либо танцевал.
Тетушка Жужи повернулась, чтобы посмотреть на Марицу. Ее жесткая шляпка врезалась ей в затылок, когда она подняла голову и вытянула шею, чтобы увидеть танцующих поверх сидевших за столом перед ней. После этого бывшая повитуха вынула трубку изо рта, опустила голову и плюнула на землю – таким образом она насылала проклятие на Марицу. Затем она снова повернулась к своей тарелке и сунула трубку обратно в рот, плотно зажав ее зубами.
На лбу Хенрика Мишкольци выступил обильный пот, который вскоре заструился по его лицу. У музыканта взмокли и ладони, поэтому он старался как можно крепче держать гриф своего альта, чтобы тот не выскользнул у него из рук.
Мелодия, казалось, наполнила не только всю деревню, но и ее окрестности. Хенрик целиком погрузился в музыку, выводя одну песню за другой. Именно за эту возможность он и любил играть на празднике святых Петра и Павла. Он был так поглощен музыкой, которую исполнял, что не заметил деревенского глашатая, пока тот не оказался буквально в метре перед ним.
Глашатай сделал ему знак остановиться. Хенрик Мишкольци повиновался и кивнул своим музыкантам, чтобы те тоже прекратили играть. Когда Хенрик отступил в сторону, глашатай занял место перед скамьей для порки.
С одной стороны от глашатая стоял Судья, с другой – граф Мольнар. Глашатай вытащил из рукава барабанные палочки и отстучал дробь на барабане. У него редко когда была такая многочисленная аудитория, и он почувствовал легкую тошноту, когда осознал, что к нему приковано внимание всех собравшихся на центральной площади.
Прекратив бить по барабану, деревенский глашатай приложил к коже инструмента руку, чтобы заглушить звук, и сделал шаг вперед.
Глашатай остановился, чтобы перевести дух, после чего продолжил.
Последовало глухое молчание.