Преподобный Лоош был последним человеком, которого Марица видела накануне вечером. Ожидая его, она, чтобы подкрепиться, плотно поела гуляша. Надзиратель пообещал, что преподобный останется с ней и не оставит ее одну. Именно так и случилось: тот сел рядом с ней за низкий деревянный стол, втиснутый в ее камеру, и весь вечер читал ей отрывки из Библии.
Гуляш был приправлен ее любимым жареным кресс-салатом, а на гарнир подали рисовый пудинг, тоже относящийся к числу ее любимых блюд.
Один раз их прервал тюремный врач, который предложил Марице успокоительное, однако она отказалась от него. В полночь она попросила преподобного Лооша уйти, а когда тот удалился, достала остатки рисового пудинга и доела их. После этого она легла на тюремную койку, чтобы поспать.
Теперь Марица сидела на этой койке, ухватившись за ее край обеими руками. Она непрестанно раскачивалась – взад-вперед, взад-вперед.
Обращаясь к Франклину, она смотрела в пол:
– Что ж твоя сестра-то не потрудилась прийти? Я сделала ее своей дочерью – и где же она сейчас? Где угодно, только не здесь, не со мной.
И это была истинная правда. Марселла ни разу не навестила Марицу в тюрьме. Марица не видела ее и ничего о ней не слышала с тех пор, как ее, Марицу, впервые проконвоировали в дом деревенского глашатая для допроса.
Франклин был одет в тяжелый армяк, принадлежавший Шандору-младшему, который, в свою очередь, получил его в качестве семейной реликвии от своего отца. Армяк был тяжелым, как несколько одеял, и Франклин чувствовал себя под ним практически раздавленным. Под армяк он, как и требовалось, надел мужской костюм, за который Марица выложила весьма солидную сумму.
Франклин нормально не спал и не ел уже несколько дней.
Он сунул руку в карман и вытащил оттуда фляжку со спиртным, которая также когда-то принадлежала Шандору-младшему. Открутив крышку, он протянул фляжку Марице. Та взяла ее у него и сделала несколько глотков.
Сразу же после семи часов утра прокурор Кронберг вошел во двор тюрьмы в сопровождении членов окружного суда. После этого настала очередь Марице выйти во двор. С обеих сторон ее окружали тюремные надзиратели. Ее вид со вчерашнего дня изменился: хотя волосы все еще были зачесаны назад, некоторые пряди уже успели распуститься, от нее пахло потом и спиртным. Ее ноги подкашивались, и она не могла стоять самостоятельно, поэтому чуть не рухнула в проеме двери, ведущей в тюремный двор. Двое надзирателей подхватили ее за локти и повели через заснеженное пространство. Приглашенные, разодетые в пышные наряды – таков был мрачный исторический обычай, – расступились, освобождая им дорогу.
Палач шагнул вперед. Он приехал ранее на этой неделе из Будапешта со своей командой, чтобы соорудить виселицу и подготовить все, что требовалось для этого случая. Накануне днем он измерил рост и вес осужденной, чтобы определить толщину и длину веревки, которая ему понадобится, а также точный размер табурета.
Марица закричала в тюремном дворе, и ее протяжный вопль смешивался с молитвой преподобного Лооша. Толпа, собравшаяся на крыше дома напротив тюрьмы, могла хорошо слышать все это, несмотря на шум тысяч людей, находившихся на площади. Те, кто расположился наверху, на крыше, смотрели на все происходящее сверху вниз, словно зрители с балконных кресел на сцену.
Судья поднялся в полный рост:
– Настоящим подтверждаю, что Марица Шенди Кардош приговорена к смертной казни и что адмирал Хорти, регент Венгерского королевства, оставил в силе приговор ей за убийство своих сына и мужа.
Он жестом приказал остальным членам суда встать, после чего заявил:
– Теперь я передаю осужденную королевскому прокурору.
Кронберг шагнул к виселице и встал перед палачом, который, как и он сам, был одет во фрак и имел на голове цилиндр. Шум на площади был настолько громким, что Кронбергу пришлось кричать в полный голос, чтобы его услышали:
– Государственный палач, исполните свой долг!
Палач шагнул к эшафоту. Тюремные надзиратели держали Марицу за руки в то время, как двое помощников палача, схватив ее за ноги, связали их, а затем поставили Марицу на табурет и прижали ее ноги к деревянному сиденью. Палач подошел к Марице сзади и накинул ей на шею веревочную петлю. Обреченная на казнь, повернувшись к собравшимся на тюремном дворе, закричала:
– Закрой мне лицо!
Палач повиновался, положив руку на лицо Марицы. Своим большим пальцем он чувствовал пульс на ее шее.
– Боже, помилуй меня! – закричала Марица. – Боже, помилуй меня!
Палач накинул ей на голову черный мешок из чистого хлопка. Марица вновь истошно закричала. Палач кивнул одному из своих помощников, после чего тот наклонился и выдернул табурет из-под ног обреченной, отчего петля туго затянулась вокруг шеи Марицы. Палач быстро схватил Марицу за ноги и с силой потянул их вниз.
Тело Марицы яростно забилось в петле. Оба помощника палача держали Марицу за ноги, пока ее тело колотилось в конвульсиях.
Через восемь минут агония прекратилась. Помощники палача ослабили свою хватку. Когда палач шагнул вперед, они отступили назад.