Кожа Юстины посинела. Ее крошечные губки, которые раньше были цвета малины, теперь почернели. Она три дня подряд отчаянно кричала, выражая крайнюю степень возмущения, но за последний час с ее маленького и округлого, как миниатюрная луна, ротика не сорвалось ни малейшего звука. У нее не осталось сил даже похныкивать. Сразу же после рождения малышка вся буквально дрожала от напряжения, словно наэлектризованная негодованием. Она гневно сжимала свои ручки в малюсенькие кулачки, которые покраснели от усилия, и прижимала их к щекам, как боксер в глухой обороне. Теперь же, когда Юстина потерпела поражение, ее тельце безжизненно лежало, обмякнув. Анна могла с трудом различить на ее разжавшихся ладошках слабо прорисованные, почти исчезнувшие линии жизни.
Лайош, мельком глянув на свою новорожденную дочь, даже отпустил комплимент в ее адрес, заявив, что у нее весьма красивые каштановые волосы. Анна видела, что он прав: пушистые локоны Юстины покрывали ее головку, как уютная шапочка, взъерошенными рядами счастливых кудряшек.
Деревенский ветерок с улицы доносил ароматы ужина. Анна услышала перезвон церковных колоколов, возвещавших шесть часов вечера.
Как только колокола перестали бить, сердце Юстины остановилось.
Луна ярко освещала кладбище для неимущих, и тетушка Жужи трудилась, словно при свете лампы. Ей пришлось опуститься на колени в мокрую грязь. Наклонившись, она рыхлила землю лопатой, время от времени прерываясь, чтобы руками отбросить в сторону большие комья. Она взяла с собой свою сестру Лидию и дочь Мару, чтобы те подстраховали ее. Они уже достаточно часто оказывали ей помощь в таких делах. Сегодня, правда, тетушка Жужи была совершенно уверена в том, что все пройдет без проблем и никто их здесь не застанет. Кладбище находилось почти в миле от деревни, а его смотритель, который должен был дежурить в шалаше на его краю, предпочитал, как хорошо было всем известно, проводить большую часть летних вечеров за деревней в своей хижине на небольшом винограднике, которым он владел.
Женщины копали до тех пор, пока их лопаты не застучали о деревянную поверхность. Именно это им и было нужно. Тетушка Жужи наклонилась к неглубокой яме и постаралась, как смогла, очистить обнажившиеся грязные деревянные доски от земли и червей.
Повитуха чутко вслушивалась, чтобы какой-либо случайный прохожий не застал их врасплох, но в округе все было спокойно. Убедившись на всякий случай еще раз, что они по-прежнему одни, тетушка Жужи потянулась к одной из своих плетеных корзин и достала оттуда туго завернутый сверток. В другой ее корзине лежал деревянный гробик чуть более полуметра в длину с крышкой к нему. Он был таким маленьким, что казалось, будто он предназначался для куклы. Повитуха заранее позаботилась о нем. Она положила сверток в этот гробик и поспешно заколотила его крышку гвоздями.
Каждая из женщин взялась за край крошечного гробика. Они осторожно стали опускать его в яму до тех пор, пока он не лег на деревянные доски. Им пришлось затаить дыхание, поскольку из ямы поднимался тошнотворный запах плесени и гниения: насквозь трухлявые доски были крышкой еще одного крошечного гробика, в котором находились останки брата Юстины.
Мальчик родился тремя годами ранее недоношенным и, по выражению Анны, «полуживым». У Анны и тогда тоже не было ни капли молока, и ей оставалось только наблюдать, как его живот начал безобразно расти, словно внутри него надувался воздушный шар. Через три недели он заснул и больше уже не просыпался, и тогда тетушка Жужи пришла, чтобы навсегда забрать его.
Кладбище для неимущих было усеяно плотью младенцев Надьрева, истинная судьба которых была никому не известна (кроме их матерей и повитухи). Тетушка Жужи, оглядевшись вокруг, могла бы вспомнить, где находятся десятки могилок, о которых знала только она. Много раз, когда она появлялась ночью на кладбище для неимущих, чтобы выкопать новую могилку, она думала о своей собственной тайне: здесь был похоронен и ее сын, которого она назвала Хенриком.
Три женщины быстро засыпали яму. Закончив, они потоптались на могиле, чтобы утрамбовать землю.
Прошло почти три недели с тех пор, как семья Иштвана впервые обратилась за помощью к повитухе. Вначале Иштван почти избавился от бессонницы, что тетушка Жужи отнесла к эффективности действия тех пилюль, которые она ему давала. Однако она настояла на продолжении курса лечения и регулярно навещала Иштвана в своем неизменном фартуке и со своими неизменными корзинами. В его спальне она находилась с ним наедине.
Тетушка Жужи сообщила Петре, что тот эликсир, который она капала ее мужу в небольшой стаканчик с водой на его прикроватной тумбочке, был всего лишь настойкой для укрепления желудка.